Ставрос. Падение Константинополя (СИ)

А резкость и силу в движениях, свойственные мужчинам, и, прежде всего, воинам, обе амазонки упражняли очень долго.

Феодора сидела напротив Феофано – они почти соприкасались ногами в сандалиях; а иногда соприкасались намеренно, даря друг другу лукавые улыбки. Феодоре было страшновато – но не страшно по-настоящему: как будто ее увлекали навстречу восхитительному приключению. Даже мысль о том, что рядом дети, не топила ее в ужасе, заставляя задыхаться: как эта мысль топила бы обычную женщину и мать.

Да, она и в самом деле стала воительницей – и оценила, повидав мир и жизнь, сколько стоят человеческие жизни. Как говорил Олимп? Женщина-воин обедняет свою душу, потому что начинает смотреть на людей без жалости и понимания, забывает и отторгает причиненные другим муки…

А Фома – и комес - говорили, что женщины жестоки по своей природе.

Но Феофано и Феодоре, может статься, понадобится вся их жестокость и отвага, чтобы противостоять врагу.

Комес первым предложил – и после жарких споров все приняли необыкновенный по дерзости план побега: впрочем, Фома признал, что умнее даже он едва ли придумал бы. Если до тех пор, как они достигнут Стамбула, их не раскроют, они представятся стражникам и чиновникам караваном – караваном, перевозящим рабов для комеса Флатанелоса! То, что герой Византии был пиратом и работорговцем еще во времена империи, известно многим: и туркам преуспевание на таком поприще скорее внушает почтение, чем отвращение. А султан, как и градоначальник, знают его и в действительности не питают к нему большой враждебности. Ненавидят турки тех христианских героев, кто служит сильным и живым христианским государствам: таким, как Венгрия и Чехия. Византия же более не существует, и сам Леонард Флатанелос – уже не более, чем тень царя Приама, оплакивающая руины Трои.

Леонард говорил, что сильнее всего ему следует опасаться греков: у него немало лютых ненавистников как среди тех, кто остался христианами, так и среди отступников.

И ненависть эта порождена не черными его делами – а скорее делами великодушными, которые все же перевешивают на весах его совести… и в сознании тех, кто слышал о нем.

Но даже среди греческих врагов Леонарда Флатанелоса мало тех, кому известны подробности его жизни; и среди тех, кто слышал о его возвращении, мало тех, кому известны его цели. Те, кто действительно может изобличить его намерения перед султаном, - это Валент и его присные.

Что хуже всего, Валенту известно о страсти комеса к знаменитой московитке… и о том, что его связывает с Феофано.

Феодора посмотрела на Варда, который сидел рядом с сестрой, - этот сильный и умный шестилетний мальчик понимал уже очень много. Достаточно, чтобы бояться. Но у него был уже сложившийся характер комеса, и держался он молодцом.

Анастасия, до сих пор дичившаяся всех мужчин, считая и брата, сейчас прижалась к Варду, взяв его под руку: одна из длинных темных кос девочки легла ему на колено, и длинные, до плеч, темные кудри юного грека трепетали от ее дыхания. Вард держал младшую сестру за вторую руку, и такая опека в него самого вливала силы и храбрость.

Феодора ощутила, как нога подруги толкнула ее в ступню; Феофано, улыбаясь, кивнула на Магдалину с Александром. Нянька дремала, уткнувшись носом в теплое плечико младенца: она была самой безмятежной из всех. Феодора вспомнила, что Магдалина и тогда, когда они бежали с гор Каппадокии, назад к взявшему итальянку в услужение Фоме-римлянину, была такой же спокойной. И тогда, когда Магдалина узнала о любви Леонарда…

- Вот сила веры! – сказала царица.

- Она едет домой, - тихо ответила Феодора. – Она - одна из всех нас! Каждый шаг приближает ее к дому!

И вдруг обе помрачнели. Феофано кивнула, угадав мысли своей филэ: она думала то же самое.

- Ничего, - сказала лакедемонянка. – Я и в Риме буду с тобой, а ты со мной!

Только они смолкли, как проснулся сначала младенец, а потом кормилица. Феодора немного устыдилась своих мыслей; но не слишком. Не зря и на Руси говаривали, что простота хуже воровства…

Магдалина поднесла ей Александра – покормить; Феодора покормила сынишку и вернула итальянке. Она сейчас не могла ни разговаривать с ней, ни забавлять ребенка.

Казалось, что Магдалина понимает состояние хозяйки; не поняла бы взаправду!

Потом Феодора оттянула воротник рубашки и сказала:

- Я выйду… должна проехаться верхом, я здесь больше не могу!

Феодора ожидала, что Феофано немедленно разгневается; но гречанка вдруг посмотрела на нее каким-то странным взглядом и сказала:

- Изволь.

А потом царица неожиданно соскользнула со своего широкого сиденья, которое ночью служило настоящей удобной лежанкой, и, балансируя при тряске, нырнула под сиденье и вытащила лук Феодоры.

- Если ты решила вылезти, вооружись.

Феодора взглянула ей в глаза – и покорно кивнула.

- Помоги мне, госпожа.

Феофано, уперевшись коленом в сиденье, привязала тяжелый длинный лук подруге за спину; той пришлось согнуться, чтобы никого и ничего не задеть. Потом гречанка оглядела ее и произнесла:

- Хорошо… Лицо сейчас закрывать не нужно, иначе будет слишком бросаться в глаза. Просто надень головную повязку.

Она помогла Феодоре убрать волосы. А потом громко крикнула в окно всем остановиться.

И так велика в отряде – и во всем их братстве - была власть этой женщины, что мужчины немедленно послушались.

Феодора спрыгнула с подножки в пыль и, подбоченясь, посмотрела на верхового мужа.

- Фома, я хочу немного проехаться верхом! – сказала она. – Дай мне мою лошадь!

Конечно, Тессу вели в поводу.

Феодора ожидала, что ей придется преодолевать сильное сопротивление Фомы, - но он тоже посмотрел на московитку-амазонку с каким-то суеверным чувством, будто увидел знамение; патрикий молча махнул рукой, чтобы жене подвели ее гнедую кобылу.

Феодора вскочила на нее без чьей-либо помощи. Патрикий приказал трогать; он покосился на жену и тут же отвернулся.

Феодора оглядела пустые поля по сторонам, заприметила овражек справа, потом ивовую рощу впереди… и незаметно для себя отъехала в сторону, к Леониду. Не обменявшись со своим охранителем ни словом, она, раз уж осмелилась показаться наружу, взяла на себя ту же обязанность, что и воины: смотреть за дорогой.

В имении она научилась стрелять с седла, как стреляла с земли, – не так, конечно, как в бою; но неплохо. Леонид взглянул, как хозяйка на скаку примеривает руку к своему луку, и Феодора ощутила его молчаливое одобрение.

Некоторое время все скакали молча; Феодора почти блаженствовала под теплым солнцем, тело загорелось и мышцы заиграли после тесноты экипажа. Она повернула голову, чтобы насладиться лаской ветра… и вдруг увидела впереди, у рощи, одинокую человеческую фигуру: мужчину в бедной некрашеной одежде, которая лучше всего сливается с землей и травой…

- Кто ты? Стой! – громко крикнула московитка по-гречески, раньше всех своих спутников; и действовала она быстрее всех. Она сама не понимала, что с ней сделалось: ей хватило нескольких мгновений, чтобы, стиснув ногами бока коня, сорвать со спины лук, выхватить стрелу и наложить ее.

Незнакомец кинулся через прогалину под раскидистые ивы; Феодора успела услышать крики и ругательства своих спутников, которые тоже повыхватывали луки. Но неизвестный бросился в чащу и скрылся бы, если бы Феодора не выстрелила.

Она было подумала, что промахнулась; и несколько мгновений даже надеялась на это… а потом, подлетая к роще вместе с другими всадниками, услышала между деревьев стон.

- Вот он! – крикнул Марк, опережая ее на своем богатырском рыцарском коне. – Попался!..

Лаконец спрыгнул с лошади и, выдернув из ножен меч, бросился вперед, раздвигая висячие серебристые ветви.

Леонид и Теокл ринулись следом; а за воинами, невольно отставая, ошеломленная и потерявшая боевой пыл, поплелась русская амазонка.

Торжествующий вопль Марка показал ей, что она и в самом деле подранила человека… а может, тот уже мертв?