Коридоры кончаются стенкой

Таким же издевательствам был подвергнут член ВКП(б) Янкин. Он был арестован шестого апреля тридцать седьмого года. Двадцать седьмого апреля ему предъявили обвинение по статье пятьдесят восемь тире десять УК и до 20 января тридцать восьмого года сидел без допроса. Потом начались интенсивные допросы и через три месяца его направили в суд. Дело вернули на доследование, потому что там была явная фальсификация. Казалось бы: почему не прекратить? Но то было время ежовщины… Повторное направление дела в суд тоже не увенчалось успехом, и Янкина взяли в свои руки работники краевого управления. Занимался им бывший следователь УНКВД Фонштейн. Избиения, пытки, издевательства понудили Янкина подписать протокол, который был сочинен Фонштейном в его отсутствие. Подписал не читая. В январе тридцать девятого им занялся Тарасенко — еще один изверг в звании сержанта госбезопасности. Заставил прочесть протокол и потребовал, чтобы все, что в нем написано, повторил при прокуроре, который будет присутствовать на допросе. Янкин не выполнил условия и заявил прокурору, что в протоколе сплошная ложь. Его вывели в соседний кабинет, там Тарасенко и Березкин избили его и отправили голым в карцер, где он просидел целую неделю. Третьего февраля его взяли на допрос, но по пути завели в «тяжелую камеру» и жестоко избили. Экзекуторы были те же: Березкин, Тарасенко и Лобода — начальник тюрьмы.

— Чем закончилось дело? — спросил Селезнев, позеленевший от гнева.

— Еще дважды направляли в суд и лишь в ноябре 1939 года — через два с лишним года после ареста — освободили за отсутствием вины! Вот такие дела. Таких примеров не перечесть…

— Достаточно, все более чем ясно, — согласился Селезнев. — Достаточно. Березкин еще на свободе? Зловещая фигура, но какой-то он у вас непотопляемый.

— У Шулишова, — улыбаясь, поправил прокурор.

— Ну да, у Шулишова, но вы тоже: бессильны, что ли? Янкин — рабочий, а видишь, превозмог! Через все прошел, а свободы добился.

— Я неоднократно ставил вопрос о Березкине. Ситуация здесь такова: арестованные Захарченко, Бродский, Стерблич и Коваленко показали, что он являлся активным участником антисоветской заговорщической организации, существовавшей в УНКВД края. В связи с этим особоуполномоченный УНКВД возбудил против него уголовное дело, которое впоследствии прекратил по тем основаниям, что часть обвиняемых на судебном процессе отказалась от показаний в части, касающейся Березкина. Ограничились увольнением на пенсию, хотя бюро крайкома дало согласие на отчисление его из органов НКВД за грубейшие нарушения революционной законности. Как видите, Шулишов и здесь приложил руку. А вообще Березкина надо сажать. Мне, Петр Иануарьевич, хотелось бы обратить ваше внимание еще на одну сторону деятельности Шулишова.

— Нет, погоди. Давай закончим с Березкиным. Он вообще-то советский человек, или нет? Когда и кем он принят в партию? Как оказался в органах? Почему до сих пор не изгнан из рядов ВКП(б)? Вот эти вопросы можете осветить?

— Могу. Эта личность у меня на контроле, поэтому информацией в отношении него располагаю полной. Так вот, в органах он с двадцать четвертого года. В партии с тридцать восьмого, принят Краснодарским ГК ВКП(б).

— Осипов принимал?

— Нет, Давыдов.

— Я так и подумал. Осипов такого за версту почуял бы и прогнал.

— Уверен, что так бы оно и было. Тем более что Березкин имеет целый ряд родственников, репрессированных органами советской власти. Отец до двадцать девятого года являлся служителем культа, а в тридцать седьмом, арестован и расстрелян как один из руководителей контрреволюционной монархической организации. Мать — дочь крупного купца, два дяди, Козловы Федор и Константин — колчаковские офицеры, участники контрреволюционного восстания в двадцать первом году, изъяты органами НКВД. Мужья двух теток Санниковой и Петуховой изъяты органами НКВД в тридцать седьмом году, брат жены — Старицкий арестован органами НКВД в тридцать восьмом году. Личной связи Березкина с названными родственниками пока не установлено, но от партии эту информацию он утаил. Видимо в связи с арестами родственников он в последнее время на работу являлся пьяным. И лютовал, видимо, по той же причине. Березкин был в очень близких отношениях с разоблаченными врагами народа Малкиным, Сербиновым, Захарченко, пользовался их доверием. Все основные вопросы проводимых мероприятий бывшее вражеское руководство решало с его участием. В октябре текущего года он исключен из партии за систематическое пьянство, скрытие соцпроисхождения матери при вступлении в партию, нарушение ревзаконности и притупление большевистской бдительности. Кировский райком исключение подтвердил, горком все еще раскачивается.

— Джичоев, разберись. Подстегни их хорошенько, помоги принять правильное решение. Давай, прокурор, свой вопрос, на который хотел обратить наше внимание.

— Я по поводу отклонения протестов краевой прокуратуры. Со стороны Шулишова это форменное издевательство. В прокуратуру поступает жалоба осужденного, отбывающего срок в ИТЛ за распространение контрреволюционных слухов. Жалобу проверяют, допрашивают прежних свидетелей и несколько человек дополнительно, устанавливают, что осудили невиновного, и вносят протест с предложением осужденного из-под стражи освободить. Шулишов затевает новую проверку, его сотрудник передопрашивает свидетелей, но уже с таким нажимом, что они идут на попятную, и сотрудник выносит постановление об отклонении протеста. Это, мягко говоря, свинство, а по большому счету — преступление. Но самое мерзкое во всей этой истории то, что Шулишов в сопроводительном письме цинично обращает внимание крайпрокурора на незаконные действия райпрокурора, якобы допущенные при проверке жалобы.

— Это обобщенная информация или конкретный факт?

— Это конкретный факт.

— А почему протест прокурора адресован УНКВД?

— Потому, что человек осужден «тройкой».

— Дай-ка мне данные для ориентира.

— Следственное дело тридцать девять восемьдесят три. Гордеев Митрофан Андреевич, уроженец и житель станицы Белой Глины, из крестьян-кулаков, до ареста работал завхозом на алебастровом заводе. Был осужден на двенадцать лет ИТЛ за распространение контрреволюционных слухов.

— Разберемся. А ты молодец, Гальперин! Чувствуешь не только свою боль, но и боль коллеги-соседа. Все, товарищи! По домам. Будьте здоровы.

43

Шло время. Гальперин ждал результатов памятной беседы в узком кругу, состоявшейся по инициативе первого секретаря крайкома ВКП(б) Селезнева. Результатов не было. Шулишов по-прежнему ходил гоголем, напыщенный и ершистый, и, как всегда, старался не замечать вокруг себя никого, кроме тех, в ком нуждался.

И все-таки час пробил. Арестовали и отправили в распоряжение особоуполномоченного войск НКВД Березкина — последнего из малкинского окружения. А в первых числах апреля 1941 года в край прибыла комиссия НКГБ СССР. По тому, как вел себя Шулишов, было видно, что больших неприятностей от нее он не ждет. Так оно, вероятно, и было бы, потому что обследование проходило вяло, явно демократично с уклоном на смазывание острых углов. Видя это, Гальперин вынужден был вмешиваться, давая руководителю комиссии обильную пищу для размышлений. Наконец обследование закончилось. Результаты его, нежданно-негаданно, оказались для Шулишова плачевными. Благополучным исходом не пахло и взор его потух… Он скукожился, стал маленьким и жалким.

Итоги обследования подвел приказ НКГБ Союза от 22 апреля 1941 года.

«Проверкой, — отмечалось в приказе, — установлен ряд существенных нарушений постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17.XI.38 г. и приказа НКВД СССР за № 00702 от 26.XI.38 года об арестах и ведении следствия.

Начальник УНКГБ т. Шулишов и его заместитель ст. л-т г/б т. Массалов допустили серьезные ошибки в агентурной и следственной работе Управления.

Хотя оперативный удар УНКВД по Краснодарскому краю по разрабатываемым антисоветским элементам был нанесен в основном правильно, однако вследствие слабости аг. работы, недостаточной проверки агентурно-следственных материалов, поспешности в их реализации и, в ряде случаев, поверхностного ведения следствия имели место факты необоснованных арестов.