Лашарела. Долгая ночь

ялся, что эта слава переживет его самого и все его поко¬

ление и что многпе-многие поколения будут гордиться

творениями зодчего, жившего при царице Русудан.

564

Он был талантлив. Стремления его были велики. Он

много трудился, и вот все это принесло плоды. Талант,

стремление и труд перевоплотились в прекрасные здания,

изящные, благородные, радующие глаз и душу. Все его

замыслы и мечты перевоплотились в камень, чтобы так и

остаться на долгие века.

Можно было думать и про века, ибо слава о красоте

Тбилиси распространилась по всей земле, а слава красо¬

ты самая прочная слава в мире. И вот теперь все это дол¬

жно сгореть в огне, и зодчий сам поднесет огонь.

Получив распоряжение сжечь Тбилиси, Гочи не пове¬

рил своим ушам. Но приказ призывал к действию, нужно

было собрать подчиненных, военачальников, познакомить

их с приказом и, в свою очередь, потребовать его испол¬

нения.

Военачальники сначала молчали, как будто лишились

дара речи. Но потом те, в ком помоложе и погорячее

кровь, резко воспротивились: «Как, оставить Тбилиси без

боя и самим сжечь? Это тоже для нас равносильно смерти.

Так разве не лучше умереть иод стенами Тбилиси, встре¬

тившись с врагом в открытом и мужественном бою. Да

пусть все мы погибнем, по погибнем с честыо!»

Мухасдзе нахмурился и сказал, что существуют зако¬

ны военного времени. Всякий, кто ие подчинится приказу,

будет приговорен к смерти, и он, Гочи Мухасдзе, лично бу¬

дет исполнять приговор.

Мухасдзе каждого подвел к своему столу и каждому

отвел участок города. Затем все разошлись, чтобы подго¬

товить все, что нужно для такого пожара.

Военачальники вышли от командующего полуживые

от обиды и горя. Сам Гочи Мухасдзе, напротив, держался

необыкновенно стойко. Взяв небольшой отряд, он поехал

по городу, чтобы объехать все его кварталы и ускорить вы¬

вод населения. Не сходя с коня, он отдавал распоряжения,

люди начинали шевелиться быстрее, одиночки и неболь¬

шие семьи объединялись, словно ручьи сливались в пото¬

ки, и вот река беженцев двинулась из Тбилиси, с шумом,

с причитаниями, с плачем женщин и детей.

Добровольные изгнанники тащили за собой разный

домашний скарб, чудом уцелевший от разграбления, —

остатки ковров, медную посуду, всякую утварь.

Перед входом на мост через Куру черный поток

беженцев замедлил движение. С другого конца моста

показались всадники, и впереди

всех Гочи Мухасдзе на высоком

белом коне. Волна беженцев

напирала сзади, разлилась по

берегу черным пятном, начала

заливать и мост. Всадники спе¬

шились, чтобы упорядочить дви¬

жение по мосту.

Беженцы узнали Мухасдзе,

они знали также, что приказ об

эвакуации отдал он, но не жела¬

ли думать о том, что и ему при¬

казали свыше и что он лишь

воин, исполняющий решение

царицы и дарбази. Женщи¬

а в черном протягивала руки

в чистое синее небо, призывая

на голову Гочи проклятия и

кару.

Горячая обида, боль, слезы

подступили к горлу Мухас¬

дзе. Он поворотил коня, чтобы

уехать и ие слышать про¬

клятий, но возбужденные крики

летели ему вслед и достигали

его уха. Женщина проклинала

всех без разбора военачалыш-

ков и воинов за то, что те забыли о долге, о служении ца¬

рице и родине и заботились лишь о своем спасении, за то,

что без боя оставляют город, когда еще есть силы владеть

оружием и сидеть на коне.

Гочи пришпорил коня, думая, что крики и стенания

изгнанников все еще долетают до него. На самом деле, го¬

лоса звучали в ушах, в самом Гочи, и от этого нельзя бы¬

ло никуда ускакать.

В узкой улице навстречу командующему попалась но¬

вая толпа тбилисцев. Передние, поддерживая под руки,

толкали впереди себя кого-то упиравшегося и палкой сту¬

чащего о дорогу. Слепец сопротивлялся, вырывался из

рук и умолял:

—

Ради бога оставьте меня, я никуда не хочу. Я хочу

остаться. Зачем меня спасать? Слепого никто не тронет.

Со мной ничего нельзя сделать больше того, что уже

сделано. Оставьте, пустите меня!

Голос слепца показался знакомым Гочи, он приглядел¬

ся и с ужасом узнал в слепце, заросшем бородой, своего

друга Ваче.

—

Ваче, Ваче, что с тобой? — закричал Мухасдзе, по¬

ворачивая коня.

—

Кто ты такой? — спросил слепец в то время, как

Гочи уже обнимал своего несчастного друга. Слепец ощу¬

пывал пальцами обнявшего его мужчину и все никак пе

мог узнать — кто.

—

Да Гочи я, Гочи Мухасдзе.

—

Гочи... Брат. — И оба мужчины зарыдали. — Ви¬

дишь, какой я стал, — говорил Ваче, — не видеть мне

больше белого света, пе видеть никакой земной красоты,

не видеть милых сердцу грузинских долин и гор, не ви¬

деть красавца Тбилиси, не видеть своих картин.

Гочи вытер слезы. Он поглядел на пустые глазницы

Ваче, на вереницы беженцев, иа город, обреченный сож¬

жению, и проговорил:

—

Может, и лучше, Ваче, что ты ничего не видишь.

Если бы у тебя вновь появились глаза, ты ие увидел бы

вокруг себя ничего, кроме поругания и унижения грузин,

кроме слез и горя.

— Гочи,— неожиданно улыбнулся Ваче,— я давно

собирался тебе рассказать. Когда у меня еще были глаза,

в самый последний день, я видел, как из окна твоего двор¬

ца, из новых палат Русудан вылетел настоящий ангел.

567

Гочи удивленно уставился на своего друга.

—

Да, из высокого узкого окна, из того зала, где моя

роспись, вылетел ангел, полуобнаженный, с распущенны¬

ми волосами. Он опустился в Куру и исчез. Как жалко,

что не видел и ты...

«Несчастный Ваче,— подумал Мухасдзе,— уж не по¬

мутился ли у него рассудок? Что ж, и не мудрено. У лю¬

дей с обоими глазами и то голова идет кругом».

—

Да, да,— твердил слепой,— очень красивый ангел,

прекрасный, как все ангелы. У него была обнажена грудь

и руки, а волосы распущены по плечам. Он вылетел из ок¬

на, сложил крылья и опустился в Куру.

Пожалуй, пе несчастный, а счастливый, думал про се¬

бя Гочи. Не видит, что делается вокруг, и нет ему ни до

чего дела. И ие увидит, как из окна дворца полетят уж не

ангелы, а клочья огня и клубы дыма.

—

Ну ладно, Ваче, иди, нужно спешить. Я скоро до¬

гоню тебя. Мы все догоним вас, идите вперед.

—

Нет, жалко, что не видел и ты. Это было очень кра¬

сиво — ангел, вылетевший из окна!

Гочи пропустил мимо себя всю колонну беженцев и

снова сел на коня. За поворотом ему повстречались вои¬

ны, тащившие охапки сена. «Это для поджигания»,— поду¬

мал Гочи, и сердце его сжалось сильнее прежнего. Ско¬

ро он должен дать приказ, и вспыхнет первый огонь, и

потянется первый дым, и все исчезнет в одном огромном

пламени.

Ему вспомнилось предание, которое он слышал давно,

в далеком детстве. За царевичем по пятам гнались враги.

На коне вместе с царевичем была и его возлюбленная,

которую он берег больше, чем себя. Конь был силен и

резв. Может быть, бежавшим удалось бы ускакать от

врагов, ио па пути повстречалась река. Понимая, что спа¬

сения нет и что погоня вот-вот настигнет, царевич выхва¬

тил саблю и зарубил свою возлюбленную ради того, чтобы

она не досталась на поругание врагу. Да, так и поступа¬

ют настоящие мужчины. Они не могут жить на свете, если

на их глазах осквернят и затопчут в грязь их любовь. Они