Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

«Киев и Новгород куда обширней и богаче моего Полоцка. Ярослав не жалеет калиты на их возвышение. А в той калите и моя должна быть доля. Возьму — и захвачу Новгород, пока Ярослав в Киеве сидит».

Племянник всерьез надумал ополчиться на дядю. Прикинув свои силы, Брячислав осознал, что их недостаточно для захвата Великого Новгорода, и тогда он решил обратиться к варягам.

«Надо позвать Эймунда. Он не откажет, коль позволю ему разграбить Новгород».

Спустя некоторое время Эймунд с превеликой охотой прибыл в Полоцк. Дружина его была многочисленна и крепка.

Этот именитый конунг, прославившийся своими разбойными нападениями, давно уже был известен на Руси. Вначале он служил Ярославу, но новгородский князь быстро охладел к норманнам и своей «Правдой» унизил в правах варягов, находящихся на Русской земле.

Эймунд на всю жизнь запомнил, как резко уничижительно высказывался князь о какой-либо роли скандинавов в образовании Русского государства.

Эймунд оскорбился и увел свою дружину к Святополку. На службе сего князя он не только помог ему убить младших братьев, но и значимо разбогател.

Предложение же полоцкого князя было особенно заманчивым: конунгу давно хотелось отомстить новгородцам за то, что они жестоко изрубили на Парамоновом дворе многих его дружинников.

Но и после прибытия варягов, Брячислав всё еще не рисковал выступать в поход: киевский князь был силен как никогда.

Но тут на помощь ему пришел хитроватый конунг:

— Княгиня Ингигерда осталась в Новгороде, но она непоседлива и большая охотница выезжать из города на прогулку. Полагаю, она сохранила свою привычку.

— И что из этого, Эймунд?

— Я захвачу княгиню и привезу ее в Полоцк. И тогда ты, князь, можешь предписывать Ярославу любые условия. Он не захочет смерти супруги.

— Отменно, конунг! — восхитился Брячислав. — Я обуздаю Ярослава.

— Но это будет дорого стоить, князь.

— Если ты привезешь ко мне Ингигерду, я не пожалею никакой казны.

— Привезу, — твердо заверил Эймунд. — А тебе, князь, советую о походе своем помалкивать, идти скрытно, чтобы взять Новгород врасплох.

Конунг сдержал свое слово.

Он засел с тремя десятками варягов на лесной дороге, по коей надлежало ехать супруге Ярослава, убил под ней коня и немногочисленных воинов, окружавших великую княгиню, и привез ее к Брячиславу.

Юный князь, решив смелым подвигом утвердить свою самостоятельность, скрытно подошел к городу, взял Новгород, ограбил жителей и с множеством пленных отбыл назад в Полоцк.

И вновь великому князю пришлось собирать войско. Племянник нанес ему неожиданный и предательский удар.

Теперь Ярослав сожалел, что не взял с собой в поход Ирину, будучи убежденным, что наверняка победит Святополка.

Ирина же предпочла остаться в Новгороде. После бегства из Киева, когда Ирина едва не погибла, ее нрав заметно изменился: она жутко стала пугаться всяких войн.

— Пока побуду в Новгороде, Ярослав. Здесь мне спокойней.

И вот теперь она оказалась в руках племянника. Заносчивый мальчишка! Чего он добивается? Он, Ярослав, никогда не покушался на Полоцкую землю. Напротив, с каждым годом расширял с ней торговые отношения. И вдруг внук Рогнеды, матери Ярослава, пригласил к себе из-за Варяжского моря норманнов, в челе с коварным Эймундом, и набросился на мирный Новгород. Но ему этот грабительский поход даром не пройдет.

Ответ великого князя был незамедлительным. Ярослав поспешно выступил из Киева и, настигнув племянника на реке Судомы, обратил его в бегство, отняв всех новгородских пленников.

Каверзный Эймунд, получивший изобильную награду за захват великой княгини, и, потерявший в сече добрую половину своей дружины, также убежал в Полоцк. (Конечно же, он не станет служить побежденному князю, и будет искать более удачливого государя).

Освобожденную Ирину было трудно узнать. Лицо ее выглядело измученным. Со слезами радости она устремилась к супругу и возбуждено произнесла:

— Я никогда больше не расстанусь с тобой, Ярослав. Никогда! [306]

— Эймунд и Брячислав не надругались над тобой?

— Нет. Но если бы ты проиграл сражение, всё могло случиться… Ты пойдешь на Полоцк?

— Это не входит в мои планы, Ирина. Брячислав запросил мира и я, ради памяти матери своей и новин, удовлетворю его просьбу.

— Я слышала, как Брячислав сказывал, что Витебск и Усвят должны входить в Полоцкое княжество.

— Так раньше и было. Это Владимир Святославич прирезал их к Киевской земле. Однако, сии города давно прочными корнями связаны с Полоцком, и будет больше пользы, если они вновь вернутся в Полоцкую землю.

— Ты так и сделаешь? Не слишком ли щедрый подарок Брячиславу за все его недостойные подвиги?

— Я, прежде всего, думаю о Новгороде, его безопасности, Ирина, ибо Брячислав никогда не угомонится. Даже худой мир лучше доброй драки. А мир мне зело нужен. Убежден, что после моего, как ты говоришь, подарка, Брячислав никогда больше не поднимет на меня меча. [307]

Глава 18

МСТИСЛАВ ТМУТОРОКАНСКИЙ

Великий князь Владимир Святославич опасался лишь двоих сыновей: Ярослава и Мстислава. Первого — за сметливый, прозорливый ум, второго — за воинственный нрав, кой больше других напоминал полководца Святослава. И тот, и другой, войдя в лета, могли, как думалось мнительному Владимиру, занять его стол, и тогда великий князь отослал (честнее сказать, сослал) Ярослава в Ростов, за леса и болота, а Мстислава — и вовсе в отдаленный Тмуторокань, за Степь, в коей господствовали кочевники.

Юному Мстиславу никогда не забыть последнего разговора с отцом.

— В лета входишь, сын. Богатырем растешь. Пора давать тебе княжение.

Мстислав и в самом деле наливался богатырской силой. По лицу его пробежала довольная улыбка. Скоро, совсем скоро он станет не княжичем, а князем какой-то волости. Князем!

— С превеликой охотой, тятенька!

— Как самому храброму сыну выпала тебе большая честь, Мстислав. Княжить станешь в Тмуторокани, у Сурожского моря. Не заробеешь сидеть близ печенега?

Владимир, дабы сын не успел изумиться волей великого князя, нарочито налегал на его разудалый нрав.

— Коль дружину дашь, никакой степняк мне не страшен, тятенька.

— Умница. Добрую дружину выделю, тебя своим лучшим мечом одарю…

Владимир скорехонько, не дав тому опомниться, задвинул сына в Тмуторокань. И только там повзрослевший Мстислав осознал, чем «наградил» его родный тятенька…

Неприветливым, злым оказалось Дикое Поле, наполненное печенегами, касогами, торками, хазарами. Тмуторокань, стоявший на Боспорском [308] проливе, соединяющем Сурожское море с Русским, отданный Мстиславу, был не в состоянии назвать себя властителем окрестных кочевников.

Мстислав попытался обложить степняков данью, но встретил ожесточенное сопротивление. Все его грезы повторить подвиги деда Святослава разбились, как бурлящие волны о неприступные скалы.

Но надо было как-то кормить не только свой княжеский двор, но и дружину. Мстислав обложил пошлиной купцов, кои оживленно торговали с Тмутороканью и Корчевым. [309] Но этого князю оказалось мало. Он вкупе с дружинниками стал выезжать в степи и вылавливать диких коней. Тяжкая была эта работа, чтобы поймать, а затем и приручить необъезженного горячего скакуна!

Недели через две «княжьих» коней (за большие деньги) продавали торговым людям; но и купцы не оставались в накладе: степные лошади не имеют цены, он неприхотливы, выносливы, быстры. В Византии и Руси за таких скакунов денег не жалеют.

Казна Мстислава понемногу пополнялась, но он с трудом обвыкался с новым бытом. Коренными посельниками Тмуторокани были касоги и хазары, и Мстислав явно скучал по русским людям. Дабы сбить докуку, князь увлекся охотой. Степь богата всякой дичью, сайгаками, сернами и косулями — успевай стрелу вытягивать из колчана.