Воспоминания кавалерист-девицы армии Наполеона

Весь декабрь месяц мы воевали с партизанами (они назывались Barbets), восставшими много лет назад ради свержения республиканского правительства и появлявшимися постоянно в тылу наших армий: это были своеобразные шуаны [58] этой части Франции. Они спускались с гор, чтобы запастись фуражом, забрать баранов и разграбить соседние хутора. Отряд, в состав которого я входила, однажды даже отступил перед ними. Для этого нужно было пересечь овраг, наполненный водой; она была ледяная. Мое и без того ослабленное здоровье получило еще один серьезный удар, и меня отправили в Лонс-лё-Солнье, где формировался вспомогательный эскадрон для 15-го драгунского полка. Я оставила 9-й полк 1 плювиоза VIII года (19 января 1800 года), чтобы вернуться во вспомогательный эскадрон моего бывшего полка.

Глава X

Я почти умирала, когда прибыла в Лонс-лё-Солнье. Друзья посоветовали мне заняться служебными делами и обратиться за пенсией. Несколько месяцев спустя, 16 сентября 1800 года, мне была дана пенсия в двести франков. 29 октября я получила бессрочный отпуск. Я выбрала город Монтелимар для восстановления сил и поправления расстроенного здоровья. Весной 1801 года я перебралась в Шалон-сюр-Сон. Мэр этого города, благородный господин Буассело, настоял на том, чтобы я поселилась у него. В течение десяти месяцев я получала там необходимый уход и самое деликатное гостеприимство; могу смело сказать, что именно ему я обязана тем, что еще жива. Я покинула его 19 июня 1802 года, чтобы отправиться в Париж и там ходатайствовать, по его рекомендации и рекомендации других высокопоставленных граждан Шалона, о повышении моей пенсии.

Ремесло просителя далось мне плохо; как только силы вернулись ко мне, я сказала себе, что драгунская каска идет мне больше, чем чепчик, что двадцать восемь лет — это еще не возраст, чтобы отправляться в Дом Инвалидов, и я решила вернуться на службу. Полковником 9-го полка был молодой корсиканец, Орас С…, [59] родственник Первого консула, которого Сенат сделал пожизненным консулом. Я отдала предпочтение его полку, где в Пьемонтской роте у меня были друзья. Тем более что 15-й полк почти полностью обновился, а мои старые друзья по Восточно-Пиренейской армии были почти все убиты или с офицерскими эполетами перешли в другие части.

В то время, когда я вернулась на военную службу, 9-й драгунский полк занимал в Париже казарму Аве-Мария. Мой полковник полностью одел меня, заплатил за проживание в городе на набережной дез Орм, из расчета двадцать пять франков в месяц, и позволил питаться вместе с его заместителями. Перед всеми драгунами и офицерским корпусом он объявил о моем возвращении в полк, честью и красой которого я была; такими точно и были его слова.

Я стала очень модной в военной среде парижского бомонда. Каждый день я получала по нескольку приглашений на ужин к жене какого-либо высокопоставленного типа с эполетами. Все красивые дамы мечтали со мной познакомиться. Господин Денон стал одним из тех, кто проявил ко мне настоящий интерес; он говорил обо мне во всех салонах, именно он рассказал обо мне мадам Бонапарт. Та же попросила его привести меня в Сен-Клу; она сказала, что хочет сделать сюрприз Первому консулу.

Господин Денон привез меня в своей карете. Мадам Бонапарт приняла меня приветливо и с нежной благожелательностью, которой удостаивались все, кто имел счастье приблизиться к ней. Она предложила мне виноград и своей рукой выбрала для меня самую лучшую гроздь. Она показала мне мою спальню и сказала, что раньше это была спальня королевы Марии-Антуанетты. Она пригласила меня прогуляться в парке и дала мне ключ от того места, где находились ее газели. В тот же день старший адъютант моего полка должен был привести в Сен-Клу, к своей крестной, маленького Тибюрса С., которому было лет пятнадцать-шестнадцать и который был братом моего полковника. Нам накрыли стол на три персоны, а потом (Первый консул задерживался в Париже) мадам Бонапарт отпустила меня. Господин Денон только представил меня, а потом сразу уехал. Я вышла из замка очень довольная тем, что меня так хорошо приняли, и одновременно удрученная тем, что мне не удалось повидать моего могущественного и славного товарища по оружию из Итальянской армии, бывшего командующего артиллерией при осаде Тулона.

На следующей неделе мне повезло больше. Господин Денон передал мне письмо от мадам де Крени, любезной вдовы, которая вскоре вышла за него замуж. Это было письмо для мадам Бонапарт, письмо, которое должно было послужить мне входным билетом. В два часа я уже была под окнами замка.

Я была, как в первый день, в моей униформе, в моей блестящей униформе, в сверкающей каске с пышным черно-белым плюмажем; но теперь я еще была на лошади, и какой лошади, на офицерской, на великолепной белой лошади, полной пыла и жара. Она начала бить копытом, потом бросилась в сторону и встала на дыбы; это был какой-то адский шабаш, взбудораживший весь замок. Женщины устремились к окнам, мадам Бонапарт — вместе со всеми. Все узнали маленького драгуна, начали показывать на него. Большая часть этих женщин была испугана дикими скачками лошади, страх этот спровоцировал их крики, другие же испугались за всадника. Кто-то аплодировал мне и моей безупречной посадке. Я имела сумасшедший успех.

Когда я в достаточной степени потешила свое мелкое тщеславие, я утихомирила страшное животное и соскочила на землю. Я взбежала по лестнице с письмом в руке, показывая его каждой из женщин, которая попадалась мне на пути. Хотя я уже знала мадам Первую консульшу, я всех женщин принимала за нее, так я потеряла голову. Мадам Бонапарт, или Жозефина, это имя уже стало популярным [60] и мне очень нравилось, продемонстрировала ко мне такую же доброжелательность, как в первый раз. Она захотела, чтобы мы прогулялись вместе в саду, где она выращивала свои любимые цветы.

— Как я завидую вашей храбрости, — сказала мне она, — вы не боитесь ни лошади, ни пушки! Я же боюсь всего. Я боюсь в этом признаться, но это сильнее меня. Здесь, в этом парке, Первый консул захотел, чтобы я села рядом с ним на подушки открытого двухместного экипажа, которым он управлял. Когда мы поехали, я вся задрожала, я стала умолять его. Ему доставляло удовольствие нестись вдоль деревьев, и я пригибала голову под ветками, крича от ужаса. Он пустил колесо по самому краю водоема, я закрыла глаза, думая, что сейчас умру. Я едва не потеряла сознание. Мое дорогое дитя, как бы я хотела иметь вашу храбрость! Мой муж тогда перестал бы считать меня трусихой, он позволил бы мне сопровождать его повсюду, и я ездила бы с ним во всех его кампаниях.

Потом добрая Жозефина улыбнулась и попросила меня пересказать ей свою историю, особо подчеркнув те обстоятельства, при которых ко мне пришла храбрость.

В пять часов мне накрыли стол в комнате мадам Бонапарт. Я начала есть, разглядывая картины на стенах, но тут объявили, что из Парижа прибыл Первый консул.

Он еще не появился, но раздались крики на лестнице. Лакеи забегали вокруг меня, а один из них испуганно прошептал: «Ну вот, начался ураган». Прошло еще четверть часа, и все это время сердце мое учащенно колотилось в груди, можете мне поверить. Наконец пришел человек в черном и пригласил меня в салон, где меня принимали утром.

Жозефина сидела на диване рядом со своей дочерью Гортензией де Богарнэ. [61] Жозефина была в розовом платье, ее довольно короткие волосы были взбиты расческой. Я не очень люблю дамские туалеты; но этот показался мне исключением, до чего его элегантность была естественна и полна безупречного вкуса. Мадемуазель де Богарнэ была одета во все белое. Первый консул был в синей униформе с белыми отворотами, с синим воротником и красной выпушкой. Это была униформа конных гренадеров Консульской гвардии. Он сидел в кресле перед столиком, на который он опирался двумя локтями. Он посмотрел на меня своим чертовым взглядом, продиравшим до самой глубины души. Я никогда ни перед кем не смущалась, но, бог мой, перед ним я чувствовала себя менее уверенно, чем даже перед моим бригадиром. Не оставляли меня и угрызения совести, связанные с воспоминаниями о прошлом.