Страшный Тегеран

Тогда молодой человек подошел сначала ко мне, взял мою руку и поцеловал, а потом потрепал мужа по плечу и сказал: — Ну, отлично, отлично. Теперь ступайте, оставьте нас одних, иншаала, получите хорошую награду.

Мой муж поклонился, грустно взглянул на меня и вышел из зала. Я осталась одна с этим низеньким молодым человеком.

Он взял меня под руку.

— Ханум... дорогая, — сказал он, — пожалуйте!

Он предложил мне пройтись с ним по залам дворца. И показал мне целый ряд комнат, где были прекрасные картины, художественные занавеси, шелковые коврики кашанской работы, превосходившие по мягкости и нежности все, что только можно себе представить, и отличные кашкайские ковры.

Потом он сказал, что было бы хорошо, если бы я сняла чадру. И я вынуждена была снять чадру. Тогда он ввел меня в маленькую комнату, выходившую окнами на большой пруд парка.

Здесь на столе стояли бутылки с напитками всевозможных цветов. Мы уселись за стол друг против друга.

Откупорив одну из бутылок, молодой человек сказал:

— Ханум, это самое лучшее шампанское, какое только можно достать в Тегеране. — И протянул мне бокал.

После минутного колебания, — так как до того я никогда не пила спиртного, — я выпила бокал залпом.

Через несколько минут две горничных принесли аппетитный ужин: тут были цыплята, рыба, индейка и другие европейские кушанья.

Вино начало на меня действовать: я беспрерывно смеялась. А он, пользуясь моим опьянением, беспрерывно меня целовал.

За ужином он дал мне выпить еще два бакала.

А через полчаса мы спали на бронзовой кровати в объятиях друг друга...

Когда я проснулась, часы били пять после полуночи. Вчерашнего молодого человека рядом со мной не было. У изголовья кровати стоял мой муж и говорил:

— Ханум, вставайте, пойдем, время идет.

В том состоянии слабости, в котором я находилась, мне совсем не хотелось покидать постель. Но что было делать? Надо было вставать. И я вскочила с кровати.

В соседнем коридоре стоял умывальник. Я плеснула себе в лицо водой. Через несколько минут, закутавшись в чадру, я спускалась с лестницы дворца. У подъезда, как и накануне, стояли карета и пролетка.

И мы поехали — я в карете, а он, следом за мной, в пролетке. Добрались до дому и опять той же дорогой, через маленькую калитку, коридор и оранжерею пришли в спальню. Здесь мой муж сбросил с меня чадру и заключил меня в объятия...

Как-то, дня через два после этих событий, супруг мой вернулся под вечер домой очень веселый. Подойдя ко мне, он сказал:

— Видишь, дорогая, труды той ночи даром не пропали. На, читай!

Он вынул из кармана пакет, вытащил из него бумагу и подал мне. И я — как будто я в самом деле умела читать — пробежала по ней глазами от начала до конца. К сожалению, я ничего не поняла, и мне было очень жаль, что я неграмотна!

Я отдала бумагу мужу и попросила прочесть вслух. Он, громко засмеявшись, прочел:

Прочтя эту бумажку, он вдруг обнял меня и поцеловал.

— Это только твое счастье мне принесло такой пост!

А я подумала: «Несчастье это... Если бы я была счастлива, то зачем нужно было переживать все это, куда-то ехать ночью, возвращаться на рассвете...»

— Ты знаешь, кто все это сделал?

Я ответила, задумавшись:

— Знаю.

Тогда муж сказал:

— Очень хорошо. В таком случае вот что я тебе скажу. Ты знаешь, что в Персии у нас так водится, что каждое дело нужно начинать с приношения, а заканчивать угощением. Что касается приношения за мое повышение в должности, то нами была поднесена та ночь, а вот насчет угощения, то... так как хезрет-э-валя выразили сильное желание повторения и, в особенности вчера, в присутствии нескольких человек изволили мне об этом намекнуть, то придется сегодня опять туда поехать... Я чувствовала, что супруг мой, намеревающийся сделать на мне карьеру, требует от меня невозможного. Моя наивность и невежество, правда, мешали мне понять, что именно таким образом женщины становятся проститутками, но так как та ночь мне совсем не понравилась, то я сказала:

— Нет, ага, я вовсе не хочу туда ехать и не поеду.

Тут муж упал на колени. На лице его было написано горе. Целуя мои ноги, он сказал:

— Ханум, дорогая, неужели ты хочешь меня погубить? Обесчестить? Хочешь, чтобы завтра в мой дом явились двое ажанов и по подозрению в том, что я принимал участие в кашанских грабежах или в поджоге.., забрали меня в полицию и посадили в тюрьму? Нет, если ты любишь своего мужа и дорожишь его честью, ты послушаешься меня, и мы сегодня поедем. Это уже будет в последний раз. После этого хезрет-э-валя на тебя и глазом не взглянет.

И я, думая, что мой муж действительно поставлен в такое положение, и что он несчастен, — согласилась.

Вечером, тем же порядком, как три дня тому назад, мы поехали туда. И опять меня принимал тот низенький молодой человек. Ночью он подарил мне алмазное кольцо, стоившее более двухсот туманов.

И так я стала жить с этим молодым человеком. Много еще раз муж то мольбами, то настойчивостью, заставлял меня ездить к хезрет-э-валя. Матери и няньке я ничего об этом не сказала, так как муж запретил мне кому бы то ни было об этом говорить.

Как-то раз муж мой, вернувшись со службы, сказал:

— Хезрет-э-валя завтра уезжает в Европу.

По лицу мужа я видела, что его что-то удручает. Я спросила, в чем дело.

— Когда хезрет-э-валя уедет, я останусь без покровителя, и боюсь, как бы меня вновь не понизили в должности.

В этот вечер, под тем предлогом, что хезрет-э-валя обещал написать ему записку, чтобы его на службе не трогали, он опять повез меня в парк, и я в последний раз встретилась с хезрет-э-валя. Через десять дней после этого, войдя ко мне, муж сказал:

— Слава богу, мы спасены! Мои дела хороши.

Я спросила, что произошло, и он ответил.

— Кабинет пал. А новый министр... мне знаком и с хезрет-э-валя на дружеской ноге, в нарды с ним играет.

Через пять дней он сказал мне, что вечером у вас будет гость и попросил, чтобы я присмотрела за приготовлениями к приему.

И весь дом, под моим руководством и по его указаниям, принялся готовиться к приему гостя.

Вечером, когда я во дворе давала какие-то распоряжения прислуге, пришел муж и говорит:

— Ханум, пожалуйте в комнату, мне нужно вам кое-что сказать.

Я вошла в комнату, уселась в уголке и жду.

Вижу, что он чего-то от меня хочет и что его что-то беспокоит, но что — ему стыдно сказать. Поворачиваюсь к нему и говорю по-дружески, как сестра:

— Отчего же вы не скажете того, что хотели сказать? Говорите все, что есть.

Тогда, притворившись несчастным, он сказал:

— Ханум, вы сегодня вечером должны принять моего гостя.

Услышав это, я страшно рассердилась и разволновалась. Я не могла удержаться от крика:

— Поистине, ага, у вас нет стыда. Вам недостаточно того, что вы тогда заставили заниматься этими гадостями, вы теперь хотите их повторить. А я вовсе не намерена этого делать и, если на этот раз вы будете настаивать, я поеду к отцу и пожалуюсь на вас.

Я думала, что эти слова испугают его, что он хоть сколько-нибудь задумается над моей угрозой. Но он, сделав шаг вперед, загородил мне дорогу и насмешливо сказал:

— Тише, тише, ханум! Я вижу теперь, что я с самого начала напрасно с вами серьезно считался и что мне нужно поступать с вами, как другие мужья, то есть делать то, что я хочу. Мужу разрешается даже убить жену.