Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

Ирина поведала.

— Охотник? А где проживает?

— Ответил, что всюду. Странный охотник и немногословный.

В разговор вступил купец Силуян:

— После дотошного расспроса великой княгини, я утвердился в мысли, что это был Тихомир.

— Тихомир?!

Перед Ярославом тотчас всплыло лицо внука волхва Марея, и весь его облик, да и весь его разговор, переданный Ириной, действительно очень напоминал Тихомира. Жаль, что он не захотел рассказать о своем месте пребывания. За спасение княгини Тихомир получил бы сказочную награду. Но он не тот человек, деньги для него ничего не значат. Когда-то по поручению Ярослава он должен был проникнуть в Медвежий угол, но почему-то этого не выполнил, а затем где-то затерялся в лесах. Этот загадочный человек всегда вызывал у князя уважение, несмотря на то, что тот когда-то пытался его убить. Но про этот случай Ярослав никогда не рассказывал Ирине.

Само собой он ни разу не упомянул и Березиню. Зачем тревожить сердце супруги? Сие навсегда останется его тайной.

Пока шла оживленная беседа, Мария Добронега несколько раз подходила к князю, обнимала его за шею, целовала в щеку и вновь усаживалась в кресло, поглядывая на Ярослава счастливыми глазами. Уж так она соскучилась по брату!

Настена же (какая честь ей выпала! Поведай кому — не поверят, что сидела за одним столом с князем) с удивлением разглядывала дворцовую палату, поражаясь ее богатому убранству. Одни оконца чего стоят. Ишь как ярко горят и переливаются цветные заморские стекла в оловянном обрамлении. Худо, что Егорка с Томилкой в другой комнате княжьей снедью лакомятся, то-то бы подивились!

В конце разговора Ярослав Владимирович вновь обратился к Силуяну:

— Чем велишь тебя вознаградить, Силуян Егорыч? Исполню всё, что ты попросишь. Никакого злата не пожалею. Смело говори!

Силуян поднялся из-за стола и молвил:

— Злата? Обижаешь, княже. Ужель я ради злата старался?

— Прости, Силуян Егорыч. Ты зело прав. Золото огнем испытывается, а друг жизненными напастями.

— Вестимо, княже. Спасал твою супругу и сестру не ради своей корысти. Мы ведь с тобой, княже, уже долгие годы вкупе. Ты был еще отроком, когда я в проводники к тебе снарядился. Привязался я к тебе, Ярослав Владимирович, всей душой привязался. Всюду за тобой следую. Одной милости попрошу. Сыны у меня подрастают. К торговле они не шибко тяготеют, а вот как узрят дружинника, так глаза загораются.

— Воинами хотят стать?

— Воистину, княже. Бредят. На деревянных мечах сражаются.

— На деревянных мечах?.. Внуки Будана. Именитого ростовского мастера. Никогда его не забуду, Силуян Егорыч. Самое место быть внукам оружейника в молодшей дружине.

Силуян Егорыч низехонько поклонился князю.

— Век твоей милости не запамятую.

— Но твоя просьба слишком малая.

— Лучшая награда — вновь служить тебе, князь.

Больше всех обрадовались милости Ярослава Владимировича Егорка и Томилка. Отныне они будут прислуживать воеводам и дружинникам, носить за ними всевозможное оружие, водить запасных коней, а затем, когда пройдут ратную выучку, то и сами получат по боевому коню, мечу, копью, натянут на себя кольчугу, наденут на голову шелом. То ль не счастье?!

Глава 11

КИРИЛЛ И МЕФОДИЙ И СЛОВО О ГРЕХЕ

Мысль о духовных заведениях не покидала Ярослава. Он всё чаще посещал школу, открытую им в Новгороде еще пять лет назад. Она находилась при храме святой Софии, где обучалось три десятка боярских и купеческих детей, с коими занимались дьяконы и дьячки, натаскивая недорослей «учению книжному».

Отроки, сидя на деревянных скамьях, выцарапывали на кусочках бересты костяными писалами кудреватые буквицы, проходили цифирь и повторяли следом за учителем в черной рясе основные молитвы.

Ярослав Владимирович был чрезвычайно доволен новгородской грамотностью. Пожалуй, ни в одном городе Руси не было столько грамотеев. На берестах писали короткие письма не только бояре и купцы, но и многие мастера из ремесленного люда. Даже на своих изделиях умельцы выводили своё клеймо и надписи.

Сотворит оружейник меч, и не только режет хитрые узоры, наводит его золотом, чернью и серебром, но и оставляет на крыже свое имя: «сработал мастер Кудимка». Оставляли свои надписи умельцы на щитах и шеломах, торговых «мерилах», на изделиях из кирпича и глины.

«Немцы и варяги иногда в своих хрониках и сагах называют русских людей „варварами“, но как они глубоко заблуждаются. Едва ли ремесленный люд их стран так горазд в грамоте», — подумалось князю.

Гордился за Русь Ярослав Владимирович и всё больше радел за распространение среди народа книжной премудрости.

Ярослав, как отмечали летописцы, любил церковные уставы и собирал около себя много искусных писцов, и переводил с греческого на славянское письмо, и написал книги многие… Владимир вспахал и умягчил землю святым крещением, а Ярослав насеял книжными словесами сердца людей крещеных… Читал Писание днем и ночью… Целые дружины переводчиков трудились в Новгороде и Киеве…

Ярослав Владимирович любил смотреть как писец, придвинув к себе шандал с тремя свечами, и склонившись над белым листом, переписывал книгу, пуская в ход киноварь, празелень и золото. И вот из-под тоненькой кисточки возникал то крылатый змий с птичьей головой и клювом, то дракон с веткой в зубах. Нарядные буквы означали «твердило» и «глагол»…

Писцы особенно усердствовали, когда князь наблюдал за их работой. Ведали: Ярослав Владимирович — первый книжник Руси, и что он не только ненасытно поглощает всякие иноземные рукописи, но и сам искусно их переводит, достигнув высочайшего написания буквиц.

Ярослав Владимирович не только любил грамотеев, но и всячески поощрял их труд, понимая, какое громадное значение они имеют для Руси. И всё же он не довольствовался достигнутым. Пришел к епископу Иоакиму и заявил:

— Спасибо, владыка, за помощь, кою оказываешь мне. Но школа лишь первая ступень к познанию христианства. Надо духовное училище открывать.

— Без благословения митрополита?

— Митрополит далеко, а нужда в училище острая. Нам нужны люди, кои бы отменно изучили богословие, всю церковную литературу, греческий язык, все основные молитвы и обладали бы красноречием.

— Дело богоугодное, сын мой, но постичь сие можно лишь за несколько лет. Да и найдутся ли способные ученики, кои полностью должны забыть о мирской жизни, без остатка посвятив себя Богу.

— Найдутся, владыка.

— А учителя? Отыщется ли такой человек среди русских священников?

— В селе Берестове есть храм, где священнодействует Илларион. [288] Умнейший богослов, добродетельный человек, большой книжник и постник!

— Наслышан, сын мой… Это он вырыл пещеру на холме Днепра?

— Воистину, владыка. Среди дремучего леса он вырыл пещерку и усердно молится в ней. В Любече же проживал некий мирянин, и положил ему Бог мысль на сердце идти странствовать. И направился он на Святую Гору, и воззрел там монастырь. Явился в обитель и умолил игумена, дабы постриг его в монахи. Тот свершил постриг, дал ему имя Антоний и повелел: «Иди снова на Русь, и да будет тебе благословение Святой Горы, ибо от тебя многие станут чернецами». Благословил его и отпустил со словами: «Иди с миром». Антоний же пришел в Киев и стал помышлять, где поселиться. Стал ходить по дебрям и горам, выискивая место, кое бы ему указал Бог. И пришел на холм, где Илларион выкопал пещерку. Возлюбил Антоний сие место. Стал жить, молясь Богу, питаясь водой и сухим хлебом. Копал пещеру, не давая себе покоя ни днем, ни ночью, пребывая в трудах, бдении и молитвах. Засим изведали о нем добрые люди и приходили к нему, принося все, что ему надобилось. И прослыл он, как великий Антоний, ибо приходя, просили у него благословения. И настолько прославился божий подвижник Антоний, что к нему стала приходить братия, и начал он их принимать и постригать на житие в пещеру. О сем великом подвижнике поведал мне Илларион, и надумал я гораздо воздать святым людям. Самое место быть Киево-Печерской [289] монастырю. И сие непременно будет, владыка!