Баязет

- сказал Хвощинский. - Выходит, что я ошибался в вас...

Разбитый и раздавленный, словно на него навалили какую-то непомерную тяжесть, Андрей бесцельно бродил весь этот день по майдану.

11

Закрыв глаза и запрокинув к небу нехитрые мужицкие лица, горнисты протрубили свой зов:

"Вставай, вставай, вставай! Печаль дорог, ночные костры, шорохи пикетов, звон сабель и треск штыков, - вставай, солдат:

они ждут тебя!"

Над барабанами повисли легкие быстрые палочки и вот упали, замолотили по тугим звонким шкурам: тра-та-та-та-тра-тра.

"Иди, солдат, не забыл ли ты чего в казарме? Иди, не ты первый, не ты последний, кому суждено умирать за Россию... Так иди же, солдат; мы тебе барабаним самый веселый сигнал - сигнал похода!"

- Седьмая рота Крымского полка... арш!

- Батальон Ставропольского полка... арш!

- Елизаветопольцы, эриванцы... арш!

Качнулись ряды штыков, звякнули у поясов манерки, белая волна солдатских рубах вдруг повернулась пропотелыми спинами, и вот уже - пошла, пошла, пошла: молодые и старые, рязанские и тамбовские, питерские и ярославские, женатые и холостые, веселые и печальные - они пошли, пошли, пошли; и вот они уже выходят за ворота Баязета, они идут, а барабаны рокочут им вслед, а трубы трубят им вслед...

- Пошли, - сказал Ватнин. - Кому-то, видать, в Тифлисе крестом пофорсить захотелось... Будут кресты, гадючьи души!..

На рысях, обгоняя пехоту, рванулась первая сотня. Ветер распахнул казачьи черкески, мелькнули газыри, звон стремян, лошадиный храп и фырканье - все это пролетело и унеслось куда-то...

- Карабанов! - крикнул Штоквиц. - Выводите свою сотню...

Вы пойдете слева...

- Выведу, - неласково отозвался поручик. - До ночи успеется... Все там будем!

Он ни за что дал по зубам своему Лорду, нехотя поднялся в седло. Так же нехотя, встав в голову колонны, вывел сотню из крепости, выстроил вдоль рва и медленно объезжал ее, всматриваясь в казацкие лица.

- Подтяни стремя... Воды не забыли?.. Закрой саквы... Пику подвысь... Что смеешься, дурак?..

И тут увидел, как из распахнутых ворот Баязета, на своей Длинноногой лошади, выехал полковник Хвощинский. Аглая шла рядом с ним, в белом нарядном платье с алой розой, приколотой У плеча, как будто шла к венцу, и держалась рукой за стремя.

- Со-о-отня!.. - начал команду Андрей, но в горле у него вдруг что-то перехватило, и он замолк...

Хвощинский перевесился с седла и поцеловал на глазах Карабанова свою жену долгим поцелуем. Они что-то сказали друг другу.

И полковник засмеялся.

- Хорошо, - донеслось до Андрея, - я буду ждать...

Потом Аглая забежала вперед и, взяв лошадь под уздцы, повела се за собою на поводу. Полковник, глядя куда-то далеко-далеко, молча покачивался в седле, а жена шла перед ним и вела его лошадь.

И, не выдержав, Андрей отвернулся:

- За мной, сотня, рысью... марш!..

Я был тогда молод и, как мне кажется,

многого не понимал. Мы кровью расквитались

за чужие ошибки, но если бы видели,