Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

— Сбегать, княжна, не велика нужда, но с оглядкой. Я уже толковал: на вражьи суда можем напороться.

Добронега промолчала, а княгиня, откинувшись гибкой прямой спиной к широкой и высоченной сосне, сказала:

— Насмотреться не могу на этот прекрасный лес.

— Сожалею, великая княгиня, но скоро красоты кончатся. Дня через два вслед за бором начнутся густые леса, где даже тропинки не разыщешь. Глушь пойдет.

— Глушь? — вскинула темные, еще во дворце насурьмленные брови Ирина. — А как же тогда к Новгороду идти? Где воды набирать?.. Да и яства твои, Силуян, надо признать, в рот не просятся.

— Да уж не с княжеского стола, — признался купец. — Горячего варева нет. Хлебушек, калачи, куриные яички, лучок. Да и такая снедь через день закончится.

— Да ты что, Силуян?! Да мы же с голоду умрем, — ужаснулась Добронега.

— Не умрете, — невозмутимо ответил купец. — Уж, коль я взялся до Новгорода вас проводить, в полной красе и целехоньки останетесь.

— Но как, Силуян? — спросила великая княгиня, и впервые в ее глазах промелькнула тревога.

— Положитесь на меня. Главное — три дня на скудной трапезе продержаться, а там я в село пойду и о дальнейшем пути помыслю.

— А ты и села здесь ведаешь?

— Я ж купец, великая княгиня. Почитай, в каждом днепровском селе побывал. Закиньте кручину. И ночами ничего не страшитесь.

Вечером Силуян выбрал место для ночлега под разлапистой сосной, соорудил шалаши, набросав в них густой слой мха.

— Как на перине будете почивать, любезные мои. Даже еще лучше. Воздух-то какой духовитый.

— А одеяла? — поджала пухлые губки Добронега.

— Чего нет, того нет, княжна. Ночи покамест теплые. Но могу до головы всё тем же мхом закидать. Как в стогу сена окажешься. Спать будешь мертвым сном.

— Закидай… А медведь нас не учует?

— По таким борам медведь не ходит. По ночам же он в чащах спать заваливается.

— А вепрь или тур? — не унималась Добронега. — Возьмет и раскидает шалаш.

— Да не пугайся ты, княжна. Ночью бдить стану. При мне и меч (киевские и новгородские купцы опоясывали себя мечами), и нож, и топорик. Так брякну о дерево, что любой зверь с перепугу на версту отскочит. Но никто сюда не пожалует. Почивай спокойно.

Для себя и своей семьи Силуян состроил отдельный шалаш. Егорка и Томилка вскоре уснули, а Настена, прижавшись к мужу, вздохнула и посетовала:

— Сколь добра пропадет, Силуян Егорыч. Годами наживали.

— Не жалей, Настена. Ты ведь никогда скрягой не была. Наживем. Была бы голова на плечах, да крепкие руки.

— А путь-то до Новгорода осилишь? Уж очень идти далече. И княжна, и княгиня легко одеты. Боюсь я за них.

— Не переживай, Настена. И снедь и одежонка теплая будет. Дай срок… Ты почивай. А я маленько подле шалаша посижу.

Выполз из шалаша, поднялся и глянул на небо, усыпанное крупными золотыми звездами.

«Слава Богу. И завтра непогодья не будет», — подумал он.

В бору было тихо, пахло древесной смолой и хвоей, лишь легкий ветерок гулял по густым и лохматым вершинам сосен.

Силуян привалился к шалашу, посидел часок и… задремал. Очнулся под утро, когда в бору было еще сумеречно, прислушался и полез досыпать в шалаш.

На другой день и великая княгиня и Добронега шагали не так споро: не привычные к долгой ходьбе ноги тяжелели с каждым часом.

Силуяну всё чаще приходилось делать привалы.

Княгиня крепилась, отмалчивалась, а Добронега капризничала:

— Ноженьки отнимаются, Силуян.

— Потерпи, княжна. Завтра всё может измениться.

— Да что изменится, Силуян?

— Отвечать не стану. Не сглазить бы. Бог терпел и нам велел.

Через три дня, как и предсказывал купец, бор стал более густым и тенистым. Вначале в нем появились ели, а затем и другие деревья. Еще через час лес предстал перед путниками сплошной стеной.

Великая княгиня вопросительно глянула на Силуяна.

— Что дальше, наш проводник?

— Как и сулил — дойду до села. Никуда с сего места не отлучайтесь и ждите меня… Настена, ты тут приглядывай.

До села было версты две. Когда лес кончился, Силуян увидел курные избенки, разбросанные по берегу Днепра. На холме виднелся одноглавый деревянный храм. Курнатовка!

Силуян уже несколько раз был в этом селе по своим торговым делам. Пригляделся. Безмятежно, покойно, храм и избы на месте. Слава Богу: печенег здесь не бывал.

Силуян смело направился к избе старосты. Увидел его возле повети. Староста, простоволосый, кудлатый, в белой рубахе до колен сурово отчитывал неказистого мужичонку в пеньковых лаптях, кой застыл с березовыми полешками в руках:

— Я тебе сколь раз буду вдалбливать, что на баню и двух охапок хватит. А ты что деешь, обалдуй!

— Сам пожарче велел истопить, — оправдывался мужичонка.

— Не зима!

— Всё воюешь, Неклюд? Полешко пожадничал, — весело молвил купец.

Староста немедля обернулся, распялил рот в улыбке.

— Никак, Силуян Егорыч. Дорогой гостенек!.. А чтой-то ладьи на берегу не вижу.

Вновь обернулся:

— Ступай в баню, обалдуй… Какими судьбами, Силуян Егорыч? Не ждал ныне тебя.

— Видно, так на роду написано, Неклюд… Улежно в селе?

— Пока Бог миловал.

— Печенег всё в Киеве сидит?

— О том мне неведомо. Но до нашего села пока не докатился.

— Может, вниз, в степи уйдет?

— Бес его знает. Печенег — он выкрутной, может и кругами отходить. Сам ведаешь его повадку, Силуян Егорыч.

— Ведаю, почему и без ладьи.

— Значит, без всякого товаришка?

— Истинно, Неклюд, но к тебе пришел за большим товаром.

— Да какие ныне у нас товары? Война, Силуян Егорыч! Еще со времен великой княгини Ольги наше село «погостом» учинили, дабы торжищам быть, а ныне вся торговля рухнула. А тебе-то, Силуян Егорыч, какой товар понадобился?

— Шесть лошадей с седлами и переметными сумами, шесть кафтанов осенних, шесть полушубков на бараньем меху, теплой обувки с шапками, меду туеска три, лук с колчаном и стрелами, ну, и всякой снеди, кою укажу.

Неклюд уставился на купца ошарашенными глазами.

— Никак, спятил, Силуян Егорыч. Где я тебе всего наберусь? Я, чай, не боярин.

Староста, конечно, не бедствовал, но столько «товара» и впрямь не имел.

— Покумекай, Неклюд. На селе, почитай, четыре десятка изб. Я не поскуплюсь, втридорога заплачу.

— Втридорога?! — изумился староста. — Да где ж ты таких деньжищ наберешься.

Купец скинул с плеча довольно тяжелую кожаную котомку, развязал и вытянул одну из серебряных гривен.

— Зришь, Неклюд?

— Зрю, Силуян Егорыч. Но ты и впрямь втридорога купишь? Ранее ты, кажись, на торгах деньгами не швырялся.

— У меня выхода нет. По обычной цене мужики ни лошадь, ни другой товар не продадут. А коль втрое больше посулю — ломаться не станут.

— Какое там! Продал одну лошадь, а за такие деньжищи купит три… Но что-то я не уразумею тебя, Силуян Егорыч. О таких купцах у нас и слыхом не слыхивали. На кой ляд тебе такие убытки нести?

— Нужда привела. Но о том тебе, Неклюд, знать не ведомо. У меня свой резон.

— Ну-ну. Не ведал, и ведать не хочу.

Глаза старосты загорелись жадными огоньками.

— Пойдем на конюшню. Кое в чем выручу тебя. А чего не хватит, у мужиков прикупим…

Великая княгиня несказанно удивилась Силуяну. Вот это купец! Большой казны не пожалел. Теперь никакой долгий путь не страшен.

Ирина даже расцеловала проводника. А тот деловито высказал:

— Допрежь краем леса тронемся, а потом, коль всё, слава Богу, и берегом поедем. Открыто!

— Поясни, Силуян, — попросила княгиня.

— Будем жаться к лесу, пока не уверимся, что печенег ушел в степи.

— А как ты узнаешь, Силуян?

— По селам, мимо коих станем проезжать. Коль степняк набежит, он все избы пожжет.

— А как с овсом быть? — спросила супруга практичная Настена. — Припас для лошадей не столь уж и велик.

— Переметные сумы не бездонные, жена. Но овес в тех же селах будем прикупать. Добро, лошадей удалось закупить не заморенных.