Мальчики с бантиками

наш путь, - сказал Поскочин.

Поезд, не задерживаясь, проскочил станцию Кола. Брызнуло снежной белизной, пахнуло водой - это показался Кольский залив. Стоя в дверях теплушек, юнги въехали в Мурманск.

Совсем недавно Геринг бросил на этот город "все, что летает", и столица Заполярья лежала в обломках. Всюду торчали печные трубы, на пожарищах полярных домов сплавились в огне детские кроватки, бродили одичавшие кошки. Савка, переживший блокаду Ленинграда, к разрушениям отнесся спокойно - война есть война, но на других юнг обгорелые руины произвели сильное впечатление. Однако порт работал, от воды мычали сирены кораблей, полузатопленные американские транспорты стояли вдалеке, едва дымя, выброшенные на отмели, чтобы спасти ценнейшие для войны грузы.

Поезд остановился далеко от вокзала.

- Вылезай!

Спрыгивали под насыпь. Оглядывались настороженно.

Подъехал грузовик. Какой-то старшина, словно с неба свалившийся, сразу взял команду над юнгами:

- Вещи - в машину! Стройся по четыре... Рррав-няйсь. Товарищи юнги, мурманскому порту не хватает рабочих рук. Транспорта с грузами ждут очереди под кранами. Наша святая обязанность - помочь воинам на фронте, выручить флот. Налево! Ша-агом...

Трудились до ночи. Краны черпали из корабельных недр сложенные пачками крылья "аэрокобр", ящики с механизмами. А иногда вычерпывали разную чепуху, один ящик кокнулся об доски причала, из него посыпалось заокеанское барахло: журналы и мыльный порошок, пипифакс и ракетницы, ананасные консервы и дамские чулки - все вперемешку. Юнги пошабашили, шатаясь от усталости. На выходе из порта охрана их тщательно обыскала. Старшина привел их в Росту, что лежит на берегу залива. Огражденные колючей проволокой, здесь гнили под дождями бараки флотского экипажа...

- Обыскали нас лихо, - сказал Синяков, стоя посреди барака. - А вот в кулак мне они, дураки, заглянуть не догадались...

Разжал пальцы - и на грязный пол цветастым парашютом, тихо шелестя, опустилось тончайшее женское платье.

- Вот это штука... - пронесся гул голосов.

Здыбнев опомнился первым.

- Конечно, - заявил он авторитетно, - кое для кого такая обнова самый смак. Но для победы эта тряпка ничего не дает. Я устал от работы, и лупить Синякова сегодня не будем... Никому ни звука! Нельзя сразу, как прибыли, позориться. Ясно?

Все ясно. А что делать с платьем? Оно валялось на полу, полыхая южными красками, такое красивое, такое воздушное. Поскочин вдруг подошел к нему и невозмутимо вытер об него свои бутсы. Его поняли. Юнги молча подходили, чистили о ворованное платье обувь.

Скоро на полу барака лежала грязная тряпка...

- Вопрос считать закрытым, - объявил Здыбнев.

Эти дни, проведенные в бараках экипажа, были самыми проклятыми днями в биографии юнг. За оградою из колючей проволоки флот уже реял вымпелами, он подзывал их к себе сиренами миноносцев, пробуждал юнг по ночам тоскующим завываньем подлодок, а они, как неприкаянные, валялись по нарам и ждали... Ждали, когда соберется