В дни Каракаллы

оходах и военных приготовлениях, водил дружбу с солдатами, а его мать правила империей, окружив себя философами и юристами. Ни для кого не было тайной, что финансы находились в ужасающем состоянии, так как огромные средства шли на раздачу воинам и подарки варварским вождям, и только горделивые римляне не хотели видеть, что в действительности это была позорная дань варварам. Чтобы несколько поправить дела, стали чеканить более легкий золотой — пятьдесят штук из одного фунта золота — и новый серебряный динарий. Но вскоре и эти монеты превратились в медные, едва покрытые золотом или серебром.

Об императоре ходили ужасные слухи. Об этом я узнал от Вергилиана.

Каракалла не имел счастья в военных предприятиях, а между тем над Римом снова собирались черные тучи, и требовалось напряжение всех сил, чтобы отразить врагов.

Я провел свое детство в провинции, и только незначительное время мне удалось наблюдать происходившее в Риме, но даже в те годы я почувствовал, что римский воздух насыщен тревогой и сомнением. Таких, как Вергилиан, я встречал немало. Я видел, что на погребальных памятниках смерть изображали не в виде Медузы, а прелестным гением, грациозно опускающим к земле факел жизни. Те, кто правит миром, помышляют только о своей сокровищнице, императорский пурпур запятнан братоубийственной кровью и еще более страшными преступлениями, и, предупреждая о буре, уже грозно шумят варварские дубы, пронзительные северные ветры дуют с далеких скифских пространств, и верблюды кричат в Парфии, увозя на восток римское золото.

Но кто же будет спорить? Рим — еще прочное здание. Приходится признать, что даже враги — насмешливые александрийцы, презирающие римские учреждения христиане и сам Тертулиан — отдают должное его законам и дорогам. А все, кто обладает имуществом, доходным домом, меняльной лавкой, имеет рабов, берет на откуп какую-нибудь отрасль обширного императорского хозяйства и тем самым так или иначе участвует в дележе добычи и жизненных благ, и все кормящиеся около этих счастливцев, надзирающие над рабами, каменоломнями и виллами, считают, что такой порядок установлен на вечные времена богами, чтобы обеспечить спокойствие в мире. Однако это спокойствие лишь кажущееся, все непрочно в Риме, и римлян страшит не только нашествие варваров, но и глухой ропот рабов.

Казалось бы, все в жизни исполнено гармонии. На тучных египетских полях, орошаемых разливами Нила, колосится золотая пшеница; в Каппадокии пасутся табуны великолепных кобылиц; на блаженных холмах скудеющей, но все еще прекрасной Италии зеленеют виноградные лозы; на морях покачиваются корабли, нагруженные зерном, папирусом, мрамором и прочими товарами. Они бесстрашно уплывают в океан, за Геркулесовы Столпы, в покрытую туманами Британию, в Индию, на далекий остров Тапробану, полный пальм и обезьян, или в Серику — страну шелковичных червей, где храмовые крыши увешаны стеклянными колокольчиками и люди, почитающие милосердных богов, приносят им в жертву не животных, а цветы и квадратики золотой