Над бездной

— У тебя были с Аминандром дела… ты разбойник?

— Все было, рассыльный!.. несколько убийств я совершил, и в тюрьме сидел, и в ссылке был… эх, жизнь!.. куда она меня не заносила!..

— Ты такой добрый и вместе убийца!

— Первое убийство тревожит больше других мою совесть… я убил человека в шутку.

— В шутку?!

— Молодость, друг, не разбирает, чем шутит; с этой шутки начались все мои беды. Я попадал из беды в беду, покуда не попал в бродячие певцы. А ты ничего такого не делал? ни в чем не виноват?

— Электрон, и я убийца.

— Я это знаю, потому что гадал по твоей руке.

— Ужасно! ужасно!

— Мы — птицы одной стаи. Меня зовут Электрон Верная Рука, потому что я никогда не нарушаю моего слова, если поручусь. Клянусь тебе моею верной рукой, что я тебя выкуплю.

— Не выкупишь.

— До тех пор не приду, покуда не выкуплю, во что бы это ни обошлось.

— На что я тебе нужен?

— Будем вместе скитаться да горевать об утраченном счастье и прожитых деньгах, а может быть, и снова их наживем. Вдвоем легче зарабатывать. Ты этого хочешь?

— Очень. Если б я мог откупиться, я мог бы отмстить.

— Кому?

— Люцию Катилине.

— Оставь!.. без тебя ему скоро отмстят. Аминандр его непримиримый враг. Прощай, рассыльный! я приду к тебе скоро с деньгами и свободой.

Певец ушел, заиграв на лютне веселую мелодию любовного романса.

— Его жена умерла; его дочь в рабстве; его совесть тревожит чья-то тень; а он еще может петь… именно Каменное Сердце! — подумал Фламиний, завидуя твердости своего странного друга. Его измученное сердце наполнилось надеждами, а легкомысленная голова — золотыми мечтами. В гаданье он не заметил, что оно было полно общих фраз, которые можно сказать всякому неоплатному должнику-расточителю, не вспомнил и того, что сам же помогал певцу играть роль колдуна, приняв случайный кошмар за волшебство. Певец овладел им, как прежде владели другие плуты, — продавцы древностей и фальшивые игроки.

Ему стало легче: захотелось снова жить, чтоб дождаться дня свободы и нажить деньги при помощи певца.

Глава IV

Злодей и его друзья

Дни шли за днями, полные голода, всяких обид и лишений. Настала зима. Климат Рима гораздо суровее климата Неаполя. Там нет громадных утесов, служащих надежной защитой от холода; резкий северный ветер смело гуляет и свистит зимой, хоть и никогда не наносит снега. Фульвия простудилась, захворала; Курию удалось выкупить свою несчастную подругу, добывши деньги всякими темными делами: он взял ее от Орестиллы. Фламиний лишился в ней последнего утешения в своих горестях. Певец сдержал слово: больше не приходил.

То надежда ласкала сердце рассыльного, зябшего на крыльце в одной и той же одежде, ставшей из чистой холстины грязными лохмотьями, то отчаяние овладевало нм, то ему думалось, что певец погиб, то — обманул его или покинул, узнав, какую сумму он задолжал. Часто думал он о певце, заинтересовавшись новым открытием, что его жена имела дело не только с этим загадочным человеком, но и с ужасным Аминандром. Где и как она их узнала, такая юная?

Черты лица Электрона также показались ему знакомыми давни. Это лицо нередко мелькало в его мыслях, нераздельно сливаясь не с образом его жены, а с какой-то другой женщиной… ему казалось, как будто девушки кружатся под звуки его лютни… он узнает их одну за другою… Катуальда положила руку на плечо певца; Амиза уселась к его ногам: Лида, Архелая… все рабыни Люциллы поют или пляшут около него, точно Музы вокруг Аполлона. Кто он, этот таинственный человек?..

Однажды Фламиния взяли на рынок. Он шел вместе с Курием сзади Орестиллы и ее клиенток: ему надавали всевозможных корзин, свертков и узлов, не обращая внимания на то, что его рана, полученная в Байях, открылась и он ужасно страдал.

Какой-то незнакомец обратился к Курию с вопросом: — Господин, не продашь ли ты этого человека? ловко покупки он несет.

— Не продажный, — ответил Курий.

— Я — скупщик рабов. Я бы дал хорошую цену. Бери тысячу.

— Это не мой слуга.

— Что за важность? а тайком?

— Отстань!

— Две тысячи.

— Не надо.

— Три.

— Ступай прочь!

Скупщик ушел.

Два раза после этого еще подходил к Курию тот же незнакомец, но у Курия тогда были деньги; тем не менее ему припомнилась просьба Люциллы защитить ее мужа от проскрипций и продать. Легкомысленный простак начал размышлять и наконец пожалел упущенного случая нажить деньги. Искать скупщика он не решился, боясь Катилины, но рад бы встретить его опять и как-нибудь уладить это дело. Ему было жаль своего друга; он уж давно перестал ему завидовать, но никогда не утешал его, боясь насмешек и гнева своих мучителей, научивших его теперь добывать деньги, не обращаясь к ростовщикам. Совесть Курия согнулась под тяжестью бед; он сделался вором и грабителем, подчинившись влиянию товарищей.

Был холодный и туманный вечер.

Катилина сидел в доме своей фаворитки Орестиллы, ожидая ее возвращения от Семпронии, около тлеющих углей переносной печи, сделанной вроде большой жаровни, и неподвижным взором следил за их тлением. С ним были Лентул и Курий.

— Не прикажешь ли, диктатор, велеть наложить новых углей? — спросил Курий.

— Не надо, — возразил злодей, — не мешай мне наслаждаться зрелищем, которое всегда является предо мной в жаровне. Я вижу теперь что-то, похожее на огнедышащую гору… раскаленная лава тихо струится по ее склонам; у подножия горы здания, целый город с башнями, домами и храмами; он весь пылает… вот он рухнул, рухнула и гора, провалилась… все стало ровно и гладко, точно огненное море… водяное море стало нам изменять, друзья мои.

— Забудь об этом, — перебил Лентул, — потерявши на одном, выиграем на другом. Мне возвращено сенаторское звание; я могу кое-что предпринять.

— Хвастун! — усмехнулся Катилина, — оба вы хвастуны! один сулил мне золотые горы и пропал без позволения неизвестно куда; я искал и нашел его; он хотел похитить богатую невесту, да кончил все подвиги только раной дрянной, деревенской собаки.

Другой с сияющим лицом заявил во всеуслышание, что дочь богача в нашей власти у грота Вакха. Лентул, чем для тебя кончился этот подвиг Курия?

— Ох, не вспоминай! — воскликнул Лентул, вспомнив рану своей щеки, чем его с тех пор дразнили, несмотря на все его клятвы, что его связал и ранил Семпроний, а не Люцилла.

— И мстить-то вы не умеете, трусы!

— Как мстить? — возразил Лентул, — Аврелия за морем; дом Семпрония — сущая крепость.

— Ворота в эту крепость отворятся пред одним надежным человеком, если ему хорошо заплатить, — вмешался Курий, — его рука никогда не дрожала.

— Кто же это? — спросил Катилина.

— Гладиатор Аминандр; он предлагал мне свои услуги. Он один может проникнуть в дом этого старика, потому что очень хитер.

— Разве он здесь?

— Натан знает, где он скрывается.

— Достань мне этого человека!..

— Это один из тех, что может убить родного отца, не моргнув.

— Но его, говорят, теперь здесь нет; он ушел лазутчиком в армию против Спартака или нанялся в театральную труппу Тарента; никто ничего не знает, потому что этот человек работает и кинжалом и голосом, когда чем выгоднее.

— Уголья совсем погасли, диктатор, — сказал Лентул, указывая на жаровню, — что мы тут сидим впотьмах и холоде: затопить бы поярче жаровню, зажечь бы свечи, да выпить бы тепленького!

— Фламиний здесь? — спросил Катилина.

— Как всегда, — ответил Лентул.

— Куда же ему деваться? — заявил Курий, — даже Мелхола, его всегдашняя покровительница, — и та лишь изредка позволяет ему проспать ночь у нее в конюшне или даст кусок хлеба. После смерти дочери Клеовула этот человек всеми отвергнут.

— Позови его!

Курий громко хлопнул несколько раз в ладоши, как призывали рабов.

В комнату вошел Фламиний. Трудно было сразу узнать в этом изнуренном лихорадкой и покрытом лохмотьями нищем прежнего щеголя-расточителя.