Над бездной

Курий ушел; гладиатор взглянул насмешливо на своего невольника и громко расхохотался.

— Что ж ты стоишь, точно к смерти приговоренный? — сказал он, — я люблю веселье, смех, всякие ловкие штуки… не. смей хмуриться!.. ты, должно быть, любил твоего прежнего господина, сладко тебе у него было, не так, как будет у меня.

— Не сладко мне жилось, господин.

— Ты, верно, жернова вертел на ручной мельнице или мешки с мукой таскал день и ночь, что так изнурился.

— Я с утра ничего не ел, и рука у меня болит.

— Много рабов у твоего господина, оттого он и мучил тебя. Кто он был? не лги!

— Кто он был?!.. лгать тебе боюсь, а правде ты не поверишь… я не раб; я — слуга из пролетариев.

— Ты служил за долги? кому?

— Ах!.. Люцию-Катилине.

— Самому Вельзевулу, как называет его Мелхола. Плохо было бы Курию, если б он продал тебя не мне!.. с зарей в путь!.. ему и мне будет плохо, если Катилина узнает о краже. Ты не привык есть лебедей и страусов с испанскими артишоками?

— Если б ты дал мне сухарь, я благословил бы тебя от всей души, и еще… пить, господин… умираю!.. хоть каплю воды!

Гладиатор дал ему лепешку из своей сумки и налил немного вина с водой. Невольник утолил свою жажду и голод.

— Сам я из рабов, а стал господином, — сказал гладиатор, расхохотавшись громче прежнего, — не умею обращаться с тобой, Нарцисс!.. боюсь, что возьму тебя за руку дружески да и переломлю ее, как палку. Ты, страдая, плачешь, а я, страдая, хохочу. Иди за мной!

Он привел невольника в отдаленную комнату дома, меблированную просто, но с удобствами. Там было тепло и сухо; на мягком ложе была готова постель для случайного постояльца, желающего скрыться в этот тайник: перед низеньким диваном, покрытым коврами, стоял стол.

Мелхола пришла вслед за вошедшими.

— Есть давай! — громовым голосом закричал Аминандр.

— Где я теперь возьму? — отозвалась еврейка.

— Не фазанов у тебя просят, капитанша мышиной лодки!.. давай!

Еврейка убежала и скоро явилась с горшком холодной каши и объемистой амфорой вина.

— Садись, Нарцисс, со мной и ешь! — приказал Аминандр.

Несмотря на голод, невольник не имел аппетита от ужаса.

Властителем его судьбы оказался тот самый Аминандр, от которого певец его остерегал.

— Ешь! — повторил гладиатор грозно, — иначе ты не дойдешь даже до городских ворот. Ты попал ко мне не на сладкую жизнь; я не дам тебе вкусных кушаний и пуховиков, как богачи своим любимцам. Моя жизнь проходит в скитаниях с места на место; я мокну под дождем и пекусь под жгучими лучами солнца. Где мне выгоднее, там я и живу; что выгоднее, — то и работаю; кому выгоднее, — тому и служу. Люций-Катилина…

— Ах! — вскричал невольник.

— Ты трясешься при этом имени от ужаса, а я дрожу от злобы!.. привольно жилось мне на юге в горах; я служил могущественному Эномаю, предводителю одной из банд Спартака. Я напал с товарищами на богатые усадьбы и унес огромную добычу; корсары напали на нас и все отняли, убили мою подругу; Катилина был с ними, я его видел… все кончилось тогда для меня. Эномай изгнал меня, несмотря на то, что корсары и горные бандиты всегда была заклятыми врагами, следовательно, ничего не было удивительного в моем поражении. Я знаком с Катилиной по моему ремеслу, но все-таки ненавижу его, как только может ненавидеть сердце, не ведающее ни жалости, ни страха, и я ему отмщу, как только умеет мстить меткая рука, не делающая промахов!.. отмщу!.. отниму у. Катилины всю добычу, как его корсары отняли у меня!..

Глаза Аминандра сверкали, как у тигра; он весь трясся от злобы; его грубый голос дрожал и прерывался. Он ударил кулаком по столу, и мраморная доска разлетелась, точно по ней ударили тяжелым молотом.

— Что ты наделал, слон бешеный! — вскричала Мелхола.

— Заставлю моего невольника работать, и заработает он, — ответил Аминандр, — заработает, если не захочет, чтоб его голова разлетелась, как этот стол.

Он выпил кубок вина.

— Ложись на эту постель! — сказал он невольнику, — и спи до моего возвращения. С зарей в путь!.. а ты, капитанша мышиной лодки, давай мне коня!

— Зачем? — спросила Мелхола.

— Давай!

— Слон бешеный! — проворчала еврейка, уходя.

— Слон бешеный!.. — повторил Аминандр, выпив залпом еще кубок, — раздавлю я вас всех моей пятой!.. раздавлю!.. Нарцисс, выпей, чтоб уснуть.

Он поднес вина невольнику; тот не посмел отказаться и выпил.

— Ты знаешь эту комнату?

— Знаю, господин; эта комната дорого стоит; Мелхола дает ее для убежища только тем, кто ей щедро платит.

— И тем, кого боится. Лежи и спи, покуда я не вернусь.

Гладиатор вышел; вместо него вошла Мелхола.

— Каин отверженный! — вскричала она, — этого еще тебе не доставало!.. попасть в рабство!.. к кому? — от разбойника к разбойнику!

— Но Аминандр меня продаст.

— Дожидайся!.. продаст!.. кому? — кому-нибудь из своей же братии. Заставят тебя кашу варить в их вертепе или пленных стёречь, а при случае и на разбой пошлют. Не пойдешь, — раздробит он тебе кулаком голову с первого слова.

Она собрала черепки разбитой мраморной доски, сложила их в угол, взяла горшок с остатками каши и вино и вышла.

Глава VI

Сенатор в рабстве. — Дитя любви и горя

Фламиний лежал в полном безнадежном отчаянии на указанном ему месте, размышляя о том, что готовит ему Рок в будущем, куда и в чью власть забросил он его теперь? продаст ли его Аминандр, у себя ли оставит, для него было одинаково горько. Единственной отрадной чертой в характере разбойника было то, что он враг Катилины, следовательно, не выдаст его назад мучителям.

Наружность Фламиния изменилась от голода и болезни; лампа тускло освещала комнату; оттого, думалось ему, гладиатор не узнал его, как прежде на лестнице. Как обойдется он с ним завтра, если узнает, кто попал в его власть?

Давно уж он не пил никакого вина; оно сильно подействовало на его слабую голову; он скоро заснул сладко и спокойно, как уже давно не спал.

Фламиний куплен и сделался невольником без всяких прав состояния, невольником разбойника.

Через час Мелхолу снова разбудили; она встретила певца.

— Прощай, Мелхола, — сказал он, — я иду на юг с Аминандром. Через полгода я отдам тебе все, что должен. Помни, что после я могу тебе опять пригодиться. Со мной, Веселым Горемыкой, выгоднее вести дела, чем с веселыми расточителями. Я знаю, через кого писать тебе с юга. Помни все мои приказания!.. следи за мальчиком, чтоб он был непременно в наших руках.

— А твоя дочь?

— Следи, чтоб возвратившийся муж ее госпожи не продал ее в чужие руки.

— Все будет исполнено, господин певец.

— Я верю тебе. Не забывай, что с одной стороны — деньги, а с другой — смерть.

— Будь покоен!

— А что делает невольник?

— Спит. Ты о нем не беспокойся!.. его болезнь…

— Не тебе меня учить!.. я знаю, что опасности еще нет. Прощай!

Взяв из рук еврейки зажженную лампу, певец осторожно вошел в потайную комнату, заслоняя свет рукой, чтоб он не потревожил спящего, поставил лампу на стол, сея на кресло у изголовья кровати и стал рассматривать лицо раба.

— Он спит спокойно, — думал он, — его дыхание ровно… вот он улыбнулся… верно, любимый образ мелькнул перед ним в грезах, или сладкая надежда озарила его сердце. Ах, как он изменился в эти три месяца!.. как бледно его лицо!.. как глубоко впали его глаза!.. смяты и спутаны бедные кудри!

Певец долго сидел, ожидая пробуждения невольника, но тот не просыпался. Певец прислонился головой к подушке и задремал.

Рука ласково тронула спящего за плечо и знакомый голос позвал: — Нарцисс!

Невольник с удивлением открыл глаза и увидел певца, сидевшего подле него; ему показалось, что это продолжение его сна.

— Нарцисс, бежим! — сказал певец.

— Электрон, как ты сюда попал? как узнал ты, что я здесь во власти этого ужасного гладиатора?