Баязет

лыбка тронула краешек ее губ. Она была в домашнем капоте, обнаженные до локтей ее руки плавно двигались над столом, что-то брали, куда-то спешили; это был какой-то чарующий рассказ - рассказ женских рук о семейном тепле и домашнем уюте, какого Карабанов еще не испытывал в своей жизни.

- Вот и вода, - продолжая свою мысль, сказал Хвощинский, когда Аглая протянула ему чашку. - Никто не думает о том, что мы находимся в чужом городе. Что в один прекрасный день вода может оказаться отравленной, и тогда...

- Ты вечно любишь преувеличивать, - сказала Аглая, посмотрев на Андрея, и улыбка опять коснулась ее губ.

- Действительно, - ответил Андрей, идя на помощь полковнику. - И о воде тоже никто не думает. Я возлагаю большие надежды на это собрание. Турки ведь совсем рядом.

- А вы знаете где? - спросил Хвощинский.

- Я встретил их табор вблизи Вана.

- Это было не сегодня. А сегодня пришел мой старый лазутчик Хаджи-Джамал-бек, и он сказал, что конница раскинула табор уже в тридцати пяти верстах от Баязета...

- Значит... - начала было Аглая.

- Значит, - резко оборвал ее Хвощинский, - полковник Пацевич может кейфовать. Турки еще не забрались к нему в спальню!..

Карабанов вышел из киоска вместе с Аглаей. Посмотрели один на другого. Так смотрят люди, хорошо знающие друг друга. И такие взгляды бывают понятны только им.

- Ну? - сказал Андрей. - Чему ты улыбалась?

- Так.

- А все-таки?

- Не скрою: я рада...

- Чему?

- Ты же сам знаешь - чему: рада тебя видеть.

- Уже не сердишься?

- Нет. Я, видишь ли, становлюсь собственницей. А это, наверное, нехорошо... И потому не сержусь.

- Аглая, - он слегка дотронулся до ее руки.

- Что?.. Что, милый?

Андрей рассмеялся.

- Когда-нибудь я разгоню своего Лорда, - сказал он, - и на полном скаку подхвачу тебя, кину в седло, как дикий курд, и умчусь далеко-далеко. Там-то я стану хозяином и буду делать с тобой что хочу...

- Глупый, - отозвалась женщина, - ты и так хозяин. И совсем не надо быть для этого курдом. Я люблю тебя... Что поделаешь?

Ну, я пойду - меня ждет Сивицкий.

- Постой. И ты ничего не хочешь сказать мне?

- А что бы ты хотел слышать от меня?

- Когда? - спросил он, потупясь.

- Когда хочешь. Его не будет до завтра.

Когда Карабанов открыл дверь, то увидел, что Ага-Мамуков уже сидел на балке, под самым потолком, каким-то чудом вывернувшись из неловкого положения, - сидел он там, черный и взъерошенный, точно старый ворон на обгорелом суку.

- Пятьсот рублей, - сипло набавил он сверху еще одну сотенную бумажку. - А больше никак не могу... И без того ограбили.

Никому не платил столько.

Карабанов взял двух казаков своей сотни и велел посадить маркитанта на лошадь; потом, в присутствии же Ага-Мамукова, наказал им:

- Довезете подлеца до Игдыра. Убегать будет - стреляйте. Без провизии не возвращайтесь. Все ясно, казаки?

На следующий день ему встретился Латышев.

- Ну, как? - с бодрой развязностью спросил