Баязет

а другим. Все выше и выше взбиралась женщина, подобрав края платья, трепещущая и довольная от сознания своей смелости.

И вдруг:

- Ай! Кто здесь?

Ей открылась круглая башенка, и чья-то фигура встала навстречу; через узкие софиты упал свет луны и блеснули стекла очков.

- Не бойтесь, сударыня, - сказал Клюгенау. - Здесь никою

нет, кроме меня.

Стряхнув оцепенение, Аглая подошла ближе.

- Федор Петрович, - сказала она, переводя дыхание, - я...

рада вас... видеть.

Прапорщик наклонился, порывисто поцеловал ее руку.

- Это правда? - спросил он, уже счастливый.

- Ну конечно. О вас говорят так много хорошего.

- Не верьте этому, - с сожалением произнес он, отпуская руку женщины. Человек должен быть лучше меня. Я не достиг еще и тени совершенства. Легко каждому из нас создать для себя коран жизни, но как трудно порой выполнять его заповеди. Вы сказали сейчас, что рады меня видеть. Я - человек и должен быть добр...

я понимаю! Но разве бы я согласился, чтобы эта радость принадлежала сейчас другому?..

Аглая, зажмурив глаза, с удовольствием поежилась, как кошка перед огнем.

- Вы знаете, Федор Петрович, - сказала она, - почему-то я вас таким себе и представляла... Только, скажите, что вы делаете здесь? Один? В темноте?..

Прапорщик снизил голос до шепота:

- Не удивляйтесь: я вызываю духов...

- А разве здесь есть духи?

Прапорщик кивнул ей своей большой головой:

- К сожалению... завелись.

- А что это за духи?

Клюгенау приблизил к ней свое лицо, - круглое, белое; губы его были полуоткрыты.

- Это было очень давно, - медленно сказал он. - Так давно, что вы не можете себе представить... В ущельях тогда свистели стрелы, пылали костры и плакали жены. И смуглые рабы обтесывали камни. Баязет встал на костях пленных рабов, и смотрите сюда:

вы видите, как ползут по стене капли их крови? Цитадель хорошо помнит их стоны...

Клюгенау вытянул в полумраке руку: по стене медленно сочилось что-то темное.

- Я боюсь, - сказала Аглая.

- Не бойтесь: человек должен быть смел, иначе ему отказано в уважении... Потом, - продолжал Клюгенау, помолчав, - Исхакпаша умер. И его уже не радовали сказочные мозаики на стенах.

звон фонтанной струи уже не касался его слуха. Но перед смертью он велел отравить самую прекрасную из своих жен. Юную звезду гарема - Зия-Зий.

- Это сказка, - улыбнулась Аглая, - и откуда вы можете знать ее имя?

Прапорщик ответил серьезно:

- Вы можете не верить мне, но я вчера слышал на базаре ее имя:

Зия-Зий... И сейчас она придет. Но сначала мы увидим пашу...

Клюгенау стиснул руку Аглаи, и женщина вдруг услышала далекие возгласы муэдзина, призывавшего правоверных к молитве.

Офицер подвел ее к небольшому окошку, отодвинул свинцовый переплет рамы.

- Смотрите туда, вниз... Вы что-нибудь видите?

Аглая увидела со страшной, как ей показалось, высоты внутренность мечети: утончаясь книзу, бежали от купола бледные столбы арок, изогнутые, как сабли;