Бродящие силы. Часть II. Поветрие

- Как? Так извозчик еще дожидается вас?

- Да, у него я оставила узел. Ластов встал и вышел в прихожую.

- Анна Никитишна!

- Чего изволите? - отозвалась из-за перегородки хозяйка.

- Сбегайте-ка вниз...

Хотя он говорил по-русски, Мари поняла его:

- Ах, г-н Ластов, вы насчет моих вещей?

- Да.

- Так что ж вы других беспокоите? Я сама.

И она уже скрылась в выходных дверях. Мину-ту-две спустя она вернулась назад, вся впопыхах, с грузною связкой, которую опустила на пол у дверей.

- Ну, и прекрасно, - говорил Ластов, прохаживаясь взад и вперед по кабинету. - Сядьте, пожалуйста, не стесняйтесь, я похожу.

Мари робко присела на край дивана.

- Вот я раздумываю, - продолжал Ластов, - кому бы отрекомендовать вас? Как назло, не знаю теперь никого, кому требовалась бы служанка. Не можете ли вы пристроиться снова у вашего энгадинца?

- Нет, он нанял уже другую на место меня. Г-н Ластов, - осмелилась девушка подать собственное мнение, - отчего бы вам не отпустить вашу кухарку? Я отлично заменила бы ее. Кушанья приготовлять я умею, могу сказать без хвастовства, на кухне в отеле нашей брала нарочно уроки. Комнату убирать знаю и подавно. Право, вы останетесь довольны мною!

- Милая, - вздохнул Ластов, - у меня нет кухарки. Дама, которую вы видели в прихожей, моя квартирная хозяйка, вдова-мещанка, у которой я снимаю эти две комнаты; обедаю же я в кухмистерской, по пути из должности.

Мари отвернулась и заморгала; за пушистыми ресницами ее закипали слезы.

- Что же мне делить? А я так надеялась...

Она пышным белым рукавом своим отерла глаза.

- Перестаньте, Мари, - сказал, остановившись перед нею, Ластов, - не печальтесь. Сколько будет в моей власти, я помогу вам. Вы наймете себе комнатку, светленькую, прехорошенькую, займетесь шитьем что ли и станете дожидать у моря погоды. Я тем временем обойду всех знакомых, переспрошу сослуживцев, не требуется ли им отличнейшая горничная, напечатаю в газетах...

- Г-н Ластов... - прервала его швейцарка и, потупившись, смолкла.

- Что вы хотели сказать?

- Ах, нет, нет...

- Не бойтесь, говорите.

- У вас здесь две комнаты?

- Две, или, вернее, полторы: эта да вон спальня, которая вдвое меньше.

- Если вы уже так снисходительны, что хотите оказать помощь бедной девушке, то к чему вам входить еще в лишние расходы? Покуда не сыщется для меня подходящего места, я могла бы пробыть у вас?.. Ластов нетерпеливо повел плечом.

- Да нет, вы не опасайтесь, что я стесню вас! - поспешила она успокоить его. - Вы даже не заметите моего присутствия: я устроюсь в прихожей, спать буду на полу, а при вас и входить сюда не стану. Как же зато будет у вас здесь все чисто, светло - что твое зеркало! Ни пылинки не останется. Понадобится ли вам зачем в лавку, письмо ли снесть - я всегда под рукой, лучше родной матери буду ходить за вами. Ах, г-н Ластов, оставьте меня у себя? Вам же лучше будет!

Учитель угрюмо покачал головою.

- Нет, Мари, вы знаете, что может выйти из такого близкого сожития молодого мужчины и молодой женщины, особенно если они еще неравнодушны друг к другу. Конец всегда один, весьма неутешительный, и именно для вас, женщин.

Девушка сложила с мольбой руки.

- Да чего же вам наконец от меня?.. О, Боже мой! - залилась она вдруг слезами. - Он только представлялся, он ни капельки не любит меня! Куда я денусь, где преклоню свою бедную, одинокую головушку? Нет, вон отсюда, куда-нибудь...

Эксцентричная швейцарка бросилась к выходу, схватила с полу узел и собиралась выбежать опрометью за дверь.

- Мари! - воскликнул Ластов. - Что ты? Куда ж ты пойдешь? Положи вещи!

Девушка послушно опустила узел на пол.

- Подойди сюда! Она подошла.

- Садись!

Она села. Он поместился рядом и взял ее за руку.

- Слушай меня внимательно. Жениться на тебе я не могу - хотя бы уже потому, что ты иностранка, а я женюсь не иначе, как на русской.

- Я это очень хорошо понимаю... Где же мне, простой, необразованной девушке?.. Да ведь я на это никогда и не рассчитывала. Одно было у меня на уме: что я люблю вас, люблю как жизнь, более жизни своей, что без вас мне и быть нельзя. Не убивайте же меня своим небреженьем, Бога ради, голубчик вы мой! Помилосердствуйте...

Она скатилась на пол, на колени и припала лицом к дивану. Ластов хмурился, откашливался, закусывал до крови губу.

- Нет, Мари, этому не бывать, этого нельзя. Он выглянул в окно.

- На дворе совершенно стемнело, квартиры тебе сегодня уже не приискать. Эту ночь ты можешь провести здесь, на диване; за безопасность твою и охранность я ручаюсь своей честью; ты будешь как в отчем доме. Завтра же мы отправимся вместе на поиски квартиры.

Мари не осмелилась возражать. Покровитель ее вышел в переднюю.

- Анна Никитишна, поставьте-ка самовар, да в булочную сходите.

- А хлеба на двоих?

- Да, барышня проведет у нас и ночь, вы постелите ей потом в кабинете.

Старушка и рот раскрыла, не зная, верить ли своими ушам. Жилец уже вошел к себе.

- Чем бы позанять тебя? - говорил он приунывшей гостье, оглядываясь в комнате. Взоры его остановились на пейзаже, представлявшем Интерлакен. - Да! Вот полюбуйся.

Он взял свечу и осветил картину.

- Узнаешь?

- А, наш городок! - радостно воскликнула Мари, вскакивая с дивана. - Наша чудная Юнгфрау, а тут и отель R... Да это кто ж такое, под деревом? Словно я?

- Ты и есть. Значит, схоже?

- Как же не схоже! Такая же круглая... Но как, скажите, я попала сюда?

- Очень просто: я набросал твою фигуру, черты твои в альбом; знакомый мне художник списал тебя, по моей просьбе, с эскиза на картину.

Светлая надежда загорелась в глубоких, темных глазах девушки.

- Так вы меня все же когда-нибудь да любили?

- Теперь веришь?

Он хотел отчески поцеловать ее в лоб; но она глядела на него таким полным взором, с такой сердечною благодарностью и нежностью, что его передернуло, и он не исполнил своего намерения. Присев на корточки перед столом, он выдвинул ящик и достал оттуда пачку тетрадей.

- Мне время заняться, - сказал он, - так вот тебе от скуки несколько альбомов, тут всякие виды: прирейнские, неапольские, есть и ваши швейцарские.

Мари положила тетради себе на колени и, как по заказу, с тупым равнодушием стала перелистывать их. Ластов засветил другую свечу, взял со стола какую-то книгу, карандаш и расположился в противоположном углу дивана. Напрасно поднимала на него молодая девушка свои большие, томные очи, - он, казалось, забыл даже о присутствии ее, по временам делал карандашом пометки на полях книги, потом весь погружался опять в содержание ее.

Анна Никитишна внесла самовар и чайные принадлежности. Мари тихонько встала, тихонько подошла к читающему.

- Виновата, г-н Ластов, я отвлеку вас на секунду. Он очнулся.

- Да? А что вам угодно?

- Позвольте похозяйничать? Пожалуйста! Я буду воображать, что мы опять в Интерлакене.

- Если это развлечет вас, - улыбнулся Ластов, - то сделайте ваше одолжение.

- Благодарю вас.

Швейцарка тщательно разгладила скатерть, заварила чай, аккуратно и аппетитно разложила французские сухари и крендели, принесенные из булочной, в хлебной корзине, привычною рукою нарезала два тонких, как лист, ломтика лимона, потом разлила по стаканам чай (и для нее был подан стакан), причем Ластову положила сахару четыре крупных куска.

- Пожалуйте! - с робкой развязностью пригласила она хозяина.

- Какая вы сладкая! - поморщился он, отведав ложкою чаю.

- Да ведь вы любите сладко? Намазывали себе еще на бутерброд всегда в палец меду.

- А вы разве помните?

- Еще бы! А на землянику всякий раз насыпали с полфунта сахару. Мадам, бывало, придет в кухню, только рукой махнет: "Уж этот мне русский: десяток таких пансионеров - и вконец разоришься".