Баязет

ожалуйста...

- Аглая Егоровна, - сказал Сивицкий, не дослушав. - Дайте поручику микстуру из той бутылки... У него сильный понос!..

Убежденный холостяк, всю свою жизнь отдавший служению русскому солдату, капитан Сивицкий иногда бывал по-солдатски груб с Аглаей, но, погорячившись, сам подходил к женщине, добродушно хлопал ее по руке:

- Ну, ладно, голубушка. Вы уж, пожалуйста, не дуйтесь на старого живодера.

Хвощинская не обижалась. Зачем?.. Она чувствовала в этом "живодере", как он любил себя называть, золотое, доброе сердце.

Сейчас старший врач хлопотал об устройстве для гарнизона бани.

Баязетцы последний раз мылись еще в Игдыре, теперь же ходили потные, грязные, в духоте и пылище.

Ординатор Китаевский только разводил руками.

- Александр Борисович, - говорил он, - из Тифлиса нам прислали две бочки извести, чтобы посыпать трупы, но мыла у них не допросишься. Ненюков купил немного у маркитантов. Однако печей во дворце нету, пару не нагонишь, где взять кадушек?

Выручил старый гренадер Хренов: расставил около ручья три палатки, сложил внутри каждой по каменке, накалил их докрасна, нагнал жару, а парусину палаток велел поливать водою, чтобы пар не выходил наружу. Решили так: солдаты будут в палатках только мыться, а потом пусть бегут окачиваться в ручье.

И вот началась потеха! Ручей протекал как раз вдоль главной баязетской дороги, бегущей от Деадинского монастыря, в напротив банных палаток раскинулся шумливый майдан. Все было тихо, спокойно; неверные урусы, да покарает их великий аллах, зачем-то поставили три белых шатра.

И вдруг, с гоготом и свистом, вылетают из этих шатров и несутся к ручью, все в белой пене, распаренные казаки. У каждого на груди крест ничего больше.

- Дениска! - орал Трехжонный. - Змия-то своего хоть прикрой: нешто мусульманки тебе не бабы?..

На майдане началась паника: спешно сворачивались палатки, закрывалась торговля, пинками и палками мужья гнали своих жен по домам, запрещая смотреть в сторону крепости. Боком-боком, тряся животиком, выпуклым, от хорошей пищи, протрусил легкой рысцой к ручью сам полковник Пацевич, забрызгал на себя водичкой, как кот лапой.

Денщики-мусульмане ссорились.

- Ты отойди от меня, - хвастал один Тяпаеву, - я сегодня его сиятельство Исмаил-хана мыл...

- А мой сам мылся, - ревниво защищался Тяпаев. - Такой чистый, что мне и мыть у него нечего.

Потеха эта закончилась печально: в полдень, когда Хренов загнал в банные палатки последнюю партию эриванской милиции, в Баязет со стороны Зангезура ворвался всадник на забрызганной кровью лошади.

- Курды! - закричал он. - Курды баранту угнали... Братцы, трех солдат порубили...

Всадника сняли с лошади, окружили любопытные. Он потряс головой, перевел дух.

- Ну, - сказал, - я, братцы, всего насмотрелся... Сами-то в чалмах, с ятаганами, визжат. Один как секнет - с ерешки башка долой! Как секнет - и Пантелей, гляжу, сунулся! Еще секнул - и Степан покатился... Никому житья не оставляет!..

Оказывается,