Баязет

ом такого образованного господина!

Так текли эти дни в Баязете.

4

Сивицкий недаром отчитал Аглаю: он ожидал видеть помощницу, труженицу. Но когда перед ним появилась эта шуршащая кринолинами дама с целой сотней шпилек в волосах, он был вынужден сразу же показать ей, что здесь нужно самопожертвование, а не только сострадание к "бедному русскому солдатику".

Кстати, этой несчастной фразы, придуманной о русском солдате квасными патриотами, Александр Борисович не мог переносить:

- Какой там, к черту, "солдатик"? Здоровенный бугай, каши нажрется, чарку-другую хватит, идет - аж земля трещит, всю казарму провоняет... А его "бедным" зовут! Это всё психопатки-бабы придумали!

Вскоре госпожа Хвощинская приятно удивила его: она была трудолюбива, скромна, уже одно ее присутствие как женщины несколько скрашивало тягостную обстановку крепостного госпиталя.

В преддверии "амбуланса" сидел на табурете вечно полупьяный фельдшер Ненюков. В его подчинении находились войсковые цирюльники и костоправы, умевшие вправлять вывихи и накладывать лубки. Сам же фельдшер, пока в госпитале было спокойно, всеми правдами и неправдами искал случая напиться, и Сивицкий выпроваживал его из "амбуланса" в прихожую. Ненюков сидел там, в мрачном полумраке, перед тетрадью для записи больных и каждого солдата пугал строгим вопросом.

- Кво вадис, инфекция? - спрашивал он, тут же переводя божественную латынь на русский язык: - Куда прешь, зараза?

А зараза в гарнизоне уже появилась. Мириады мух, нечистоплотность, общение с животными, запущенные источники, нехватка мыла все-таки сделали свое дело: появились первые признаки перемежающейся лихорадки, дизентерии и особой формы "сухарного поноса"; трое больных находились уже в коматозном состоянии.

По вечерам солдаты стали получать хинную водку, офицеров Сивицкий настойчиво пичкал хинином.

- Я хочу, - говорил капитан, - чтобы над моим госпиталем можно было написать те пять слов, которые писали когда-то в древности над дверями античных лечебниц: "Именем богов смерти вход воспрещен!"

Болезни пробрались не только в солдатские казармы, но и в офицерские палатки. В "амбулансе" Сивицкого уже перебывали все офицеры гарнизона, за исключением Карабанова и барона Клюгенау; последнего доктор и не ждал к себе, зная, что прапорщик редко болеет и даже лихорадку, нажитую в болотах Колхиды, лечит как дикий чеченец (горсть соли распустить в воде и выпить, после чего ходить по горам до полного изнурения).

Карабанов, удивляя доктора своей выдержкой, долго крепился и все-таки не дотерпел - пришел как-то под вечер.

- Вы последний в гарнизоне, - заявил ему Сивицкий. - Что случилось с вами? Что и со всеми, наверное?

Растерянно поглядывая на Аглаю, бывшую тут же, поручик долго мямлил что-то невразумительное.

- Вы меня, конечно, извините, - покраснел он. - Я и сам не рад... Мне это доставляет массу неудобств и огорчений... И, однако, я не вижу выхода... А впрочем, я могу прийти в другой раз...

Извините, пожалуйста...