Пером и шпагой

политика России круто изменит свой курс; недаром великий князь не уставал целовать портрет Фридриха, бубня в открытую: "Буду счастлив быть поручиком прусской армии!" Недаром Елизавета велела лейб-кампанцу палить в каждого, кто помышляет о переходе престола в руки этого выродка...

Всадник пулей всегда пролетает короткое расстояние между Царским Селом и Ораниенбаумом. Но Екатерина узнала о припадке тетушки лишь на следующий день из записки графа Понятовского. Таким образом, момент для переворота был упущен.

Елизавета Петровна несколько дней была между жизнью и смертью. Прикушенный язык не давал ей говорить мычала, но пальцами показывала успокоительно: мол, не пугайтесь, выживу! А когда маркиз Лопиталь появился на пороге ее спальни, она уже могла улыбаться:

- Споткнулась я.., грешница великая! Да не вовремя. Лопиталь уже был извещен о причине болезни императрицы и зашептал ей на ухо:

- Каждая женщина нелегко переживает этот естественный кризис. Следует доверить себя опытному врачу. Пуассонье, жена которого служит кормилицей при герцогах Бургундских, как раз излечивает подобные недуги женской природы.

- Если вы, маркиз, - отвечала Елизавета, - желаете остаться любезным, так сначала выпишите мне в Петербург из французской комедии Лекена с Клероншей.

- Эти гениальные артисты принадлежат не мне, а.., королю! Сначала, ваше величество, - здоровье, а уж потом - комедия.

- Верно, матушка, - раздался голос Ивана Шувалова. - Да и знаешь ли ты, каков Лекен есть?

- А что - разве плох?

- Горяч больно! И, коли в темперамент войдет, так со сцены в публику табуретки швыряет... Куды как лют на актерство! Лучше лечись, а у нас вскоре Федька Волков не хуже Лекена станется...

Никто не знал в Петербурге, что среди многих гонцов скакал сейчас по темным лесным дорогам еще один - самый таинственный и самый скорый. И в ставке Апраксина даже не заметили, когда, соскочив с лошади, он тихонько юркнул под навесы шатров.

Апраксин вскрыл привезенные письма и сразу узнал по почерку: от Бестужева-Рюмина и от великой княгини Екатерины.

- Удались! - велел он гонцу, целуя письма; придвинул свечу, огонек отсвечивал на томпаковой лысине. - Так, так, - сказал фельдмаршал, и в заплывшем глазу его задергался нервный живчик. - Воля божия: пойдем на зимние квартиры...

***

Левальд с остатками своей размолотой армии встал лагерем под Веллау, преграждая путь на Кенигсберг, но русские почему-то не шли; только волчьей побежкой, рысистым наметом скакали по холмам и лесам казачьи разъезды... А где же армия Апраксина?

Апраксин в интимном разговоре с Фермором решил уйти прочь. Фельдмаршал жил сейчас не войной, нужной для России, а делами внутренними, - Петербург с его интригами и "падение" царицы в Царском Селе занимали его более Левальда и Кенигсберга. На военном совете он уперся, как баран в новые ворота, в один пункт:

- Провианту нам осталось на одиннадцать ден. Ныне помышлять надобно не о баталиях, судари мои, а как бы спасти солдатиков