Пером и шпагой

музыка. На выходе из дворца Елизавете приглянулся чем-то старый солдат лейб-кампании, который ружьем исправно ей артикул выкинул.

- Ишь ты! - сказала Елизавета. - Каков молодец у меня!

- Под стать тебе, матушка, - отвечал старый беззубый вояка.

- Так и быть: вот тебе рубелек - на память.

- Не могу взять, коли на часах стою.

Елизавета нагнулась - положила монету на землю:

- Ну, так возьмешь, когда сменят тебя с караула. Да смотри не загуляй шибко. А то - быть тебе в киях у меня...

- Постой, матушка! - крикнул солдат в спину императрицы.

- Чего тебе? - обернулась она.

- Правду ли бают, будто ты престол племяшу своему, Петру Федрычу, отказать хошь?

- Ружье у тебя в руках, - ответила Елизавета. - Вот и пали нещадно в каждого, кто такое болтать станет...

Уже, наверное, около часа длилась в церкви обедня, когда на паперть вышла из храма женщина. По виду - барыня (и не бедная). Хватаясь за перила, соскользнула с крыльца и рухнула на траву. Сбежался народ. Барыня лежала, раскинув руки в крапиву, и торчал изо рта распухший, прикушенный язык.

Вокруг нее толковали пьяненькие мужики:

- За немцем бы послать... Лекаря!

- Може, хмельная?

- Эх, друг Елисеич, ляпнул ты... В церквах не пьют!

- Одначе, гляжу я, баба-то ишо не старая.

- Верно: подправить малость и - пошагает!

- От грудей, стал быть. Ее груди давят. Тут выбежала на крыльцо Ивановна ("министр странных дел").

- Свят, свят, свят! - заплескала руками. - Да это ж государыня наша, матушка... Охти, горе! Горе-то како!

Из трактиров густо повалил народ - своими глазами посмотреть, какова на Руси есть самодержица. Одна старуха крестьянка из соседней деревни Тярлево молча стянула плат со своей головы и целомудренно закрыла им лицо императрицы. Тут же, на глазах мужиков, лекарь Фуассадье пустил кровь Елизавете, но она не очнулась. Скоро появились ширмы с какой-то местной дачи, - ширмами оградили императрицу от любопытных взоров. Достали где-то кушетку и положили на нее обеспамятевшую женщину. Наконец в народе послышались возгласы:

- Несут, несут...

- Кого несут?

- Да немца, слышь ты, главного сюды тащут! Высоко над головами людей качалось кресло с обезноженным греком Кондоиди - единственным, кому доверялась Елизавета, но который зато никому другому из врачей не доверял Елизаветы.

- Протц, протц! - кричал Кондоиди, колотя всех подряд палкой справа налево, слева направо. - Протц, стволоци!

Но сколько ни тер Елизавету мазями, сколько ни давал нюхать эликсиры жизни - императрица глаз не открыла. Она была в состоянии близком к смерти. Тогда кликнули мужиков подюжее (и потрезвее) да баб понаряднее. Мужики потащили царицу во дворец, вместе с кушеткой, а рядом бабы несли в руках ширмы.

И сразу же поскакали из Петербурга курьеры, чтобы известить иноземные дворы о "падении" в Царском Селе, а карту Европы заволокло тяжелыми тучами политического ненастья... Ведь ни для кого не было секретом, что умри сейчас Елизавета - и