Держава (том второй)

Зато на почте, куда он наведался, всё же получив крупный перевод, письма 11‑го полка отдали сразу. Там к такому виду были привычны.

На мукденском вокзале, куда зашёл узнать о дне будущего отступления, а заодно и пообедать, купил местные газеты: «Харбинский Вестник» и «Вестник Маньчжурской армии».

Столичных газет в продаже не имелось.

По дороге в полк приобрёл у китайского торговца четыре огромных медных чайника в подарок для взводов своей роты.

«А Зерендорфу с Зозулевским взял ещё ящик красного вина, с трудом договорившись с китайцем довезти его на арбе до полка.

Брата искать не стал, потому как наступал ранний маньчжурский вечер, который офицеры и солдаты провели с большой пользой: офицеры пили из стаканов красное вино, а солдаты из жестяных кружек — вкусный чай, кипячёный в прекрасных медных чайниках.

Офицеры читали газеты: «Английский майор Ричардсон, занимающийся дрессировкой собак сторожевой службы, получил приглашение от русского правительства доставить штук десять собак в Маньчжурию».

— Так что скоро часовые не понадобятся, — пришёл к выводу Зерендорф.

Солдаты читали письма: «А дядя Евлампий шлёт тебе поклон. Тётка Клавдя — тоже. Ихний племяш Гришака, надысь, брякнулся с лошади и сбедил ногу…».

— Так что не до плясок ему, — пришёл к выводу старый солдат Егорша.

____________________________________________

Император колесил по России, провожая войска в Маньчжурию.

Он тяжело пережил отступление армии от Ляояна, хотя никому об этом не говорил.

Да и с кем можно было поделиться мыслями и чувствами, если даже многие великие князья не сочувствовали ему, и ничего не делали для победы России в войне.

«Да и ближайшее окружение погрязло в закулисных интригах и доведённого до совершенства лицедейства… Особенно, этот одиозный Витте, — сидя в салон–вагоне своего поезда, размышлял Николай. — Видно обиделся, что снял с должности министра финансов, посадив на его место Коковцева… Но я назначил его на более высокий пост. Сергей Юльевич со своим гипертрофированным самомнением стал просто неуправляем. Не скрываясь, зная, что мне это будет неприятно, направо и налево доказывает, что России Маньчжурия не нужна… Его послушать, так и Владивосток нам не нужен… Да и вообще вся территория за Уралом. А вроде бы умный человек… До того уже докатился, что заявляет о желании поражения России в этой войне, о чём пишет Куропаткину… А германскому канцлеру Бюллову открыто сказал, что боится быстрых и блестящих русских успехов. Они бы сделали руководящие Санкт—Петербургские круги слишком заносчивыми… России следует испытать ещё несколько военных неудач… И это мой премьер–министр, — глядел в окошко на просторы любимой России государь. — Дворяне транжирят свои наделы… Из огромных когда–то латифундий, в их собственности осталось всего тринадцать процентов земли. В результате активно переходят в оппозицию… Лучше бы жили скромнее и по средствам… Земство идёт против меня… Российская буржуазия, капиталы которой растут словно на дрожжах, тоже не поддерживает войну. Член правления Русско–китайского банка князь Ухтомский в интервью репортёру газеты «Франк фуртер цайтунг» заявил… Не поверил бы, если сам не прочёл: «Не может быть войны менее популярной, чем настоящая. Мы абсолютно ничего не можем выиграть, принеся огромные жертвы людьми и деньгами». Но ведь это жертвы на благо государства… Государство не может строиться без жертв… Сестра моей супруги Елизавета Фёдоровна, написала Куропаткину: «В Москве войны не хотят. Её целей не понимают, воодушевления не испытывают. В верхах такое же настроение, что и в низах». Рабочие начинают бастовать. Крестьяне в некоторых деревнях отказываются помогать семьям солдат, ушедших на войну. Раньше такой гнусности не было. Война — дело святое. Кто–то же их настраивает… В Японии, наоборот, войну встретили с подъёмом. Сила Японии состоит в полном единении армии и народа. Не верю, но говорят, были случаи, когда матери убивали себя, если их сыновья по здоровью не годились для службы в армии. А наши курсистки поздравили микадо с победой…

Да ещё мама′ требует назначить министром внутренних дел этого либерала, князя Святополк—Мирского… Как она мне сказала… Дай Бог памяти… Хоть в этом Он мне не отказывает, — перекрестился, засчитав последнюю мысль богохульственной: «Я совершенно не сочувствую репрессивной политике Плеве, и с удовольствием отношусь к мягкой политике Мирского в Виленском крае, где он успешно губернаторствует».

Не отдыхая с дороги, император принял парад пехотного полка, раздал части солдат иконки, и благословил их на битву с врагом.

В среду 25 августа, император принимал большое число посетителей.

Дежурным адьютантом страдал в этот день Рубанов.

«Такой приятный тёплый день, а государь надумал устроить приём. Лучше бы на яхте соблаговолил покататься или на байдарке поплавать…. Да поохотиться в конце концов… Ещё Мирский этот явился… Терпеть его не могу.

Вскоре от барона Фредерикса узнал, что государь прочит князя на должность министра внутренних дел.

«Какой из этого либерала министр? Сейчас Дурново ведомством управляет, его бы и оставил государь… А этот, помню, у Сипягина, Царствие ему Небесное, товарищем министра был… Начальника и не уберёг. Теперь императору напрямую подчиняться станет. Значит и Его не убережёт… Прости Господи. Типун мне на язык. Раскаркался как ворон в парке. И молод он ещё. Недавно 47 исполнилось. Или я постарел… В следующем месяце 61 год будет.

После приёма, Рубанова пригласили на семейное чаепитие.

В 14 часов состоялось совещание о предстоящем плавании эскадры Рожественского на выручку Порт—Артура.

Затем отдыхали. Потом вместе с царём Рубанов удостоился чести поглядеть на малютку Алексея.

После — обед, и, наконец, вечерний отдых.

«В отставку пора, — первый раз задумался о будущем Максим Акимович. — В госсоветовские старцы. Даже на войну император не отпускает. Говорит, и здесь враги появиться могут… Дедом, скорее всего, считает. Хотя Линевич на десяток лет старше».

На следующий день император подписал Высочайший указ о назначении Мирского.

— Ступайте, Марию Фёдоровну порадуйте, — дал ему первое поручение.

После этого, без ленивого дедушки Рубанова, отправился в Кронштадт проинспектировать выстроенный на рейде флот.

До вечера государь успел посетить 6 броненосцев, 2 крейсера и транспорт «Камчатка», оборудованный для нужд эскадры в дальнем походе.

«Рубанов бы на пятом броненосце сник и в море свалился, — с лёгкой ироний вспомнил своего генерал–адьютанта. — Стареет, батенька, стареет», — пожалел его.

Вечером, весьма довольный активно проведённым днём, император вернулся в Петергоф.

На следующий день опять поездка. Провожал на Дальний Восток кавалерийский полк.

Вечером 29 августа, записал в дневнике: «Воскресенье. Поехали к обедне с детьми в 9 ¾, т. к. после неё отправился с мама и Мишей на «Царевну». Сейчас же снялись и пошли к Кронштадту. Завтракали на пути. Пройдя входные бочки, увидели 2‑ю эскадру Тихого океана под флагом Рожественского, уходящую в Ревель. Нагнали её, пройдя серединою обеих колонн. Поравнявшись с головными судами, подняли штандарт Мама, и вся эскадра произвела салют. Очень торжественная и красивая картина. Прибавив ходу, вышли из строя эскадры и повернули назад. Это было на высоте Красной Горки. Приближаясь к Кронштадту, встретили эскадру под флагом Берилёва, составленную из судов учебных отрядов, и тоже выходившую в море. Пришли на Петергофский рейд. Пили чай и пережидали ливень».

В подобном темпе проходили и последующие дни…

«8‑го сентября. Среда. В 11 часов поехали к обедне с детьми, — записал в дневнике император. — Завтракали одни. Аликс и я были очень обеспокоены кровотечением у маленького Алексея, которое продолжалось с перерывами до вечера из пуповины. Пришлось выписать Коровина и хирурга Фёдорова; около 7 часов они наложили повязку. Маленький был удивительно спокоен и весел! Как тяжело переживать такие минуты беспокойства».