Сибирь, союзники и Колчак т.2

Во всей истории переворота играл весьма важную роль чешский вопрос. Поэтому при учете последствий назначения генерала Семенова надо подойти к нему и с чешской точки зрения.

Надо отметить, что к этому времени генерал Каппель послал генералу Сыровому вызов на дуэль, мотивируя его возмущением, которое вызвало в армии неслыханно-оскорбительное отношение чешских войск к верховной государственной власти России. Атаман Семенов, в свою очередь, поддержал генерала Каппеля, выразил готовность заменить последнего у барьера и предъявил ультиматум чехам, грозя обрушиться на них всеми силами, которыми атаман располагал. Эта угроза была особенно серьезна, так как тоннели Кругобайкальской дороги находились тогда в руках Семенова.

Таким образом, назначение атамана Семенова главнокомандующим должно было вызвать резкую реакцию, ожесточенность и озлобленность со стороны всех заговорщиков и со стороны чехо-войск.

Но с другой стороны, настроение Иркутского гарнизона, несомненно, поднялось, офицерство ободрилось. Военный мир обладает своею психологией и мировоззрением, и приказ нового главнокомандующего, объявившего, что он скоро придет расправиться с «мерзавцами», пришелся по вкусу.

Надо считать, что назначение Семенова устраняло возможность соглашения, обострило борьбу и хотя отдалило момент ликвидации, но зато ввиду неудачи исхода ухудшило положение побежденных.

Назначение Семенова имело, может быть, еще и то последствие, что оно ускорило самое выступление и обеспечило повстанцам благожелательный нейтралитет чехо-войск, без которого восстание в Иркутске было бы, несомненно, подавлено и правительство получило бы возможность свободного выезда и эвакуации имуществ. Трудно утверждать только, что сочувствия и, следовательно, поддержки со стороны союзных войск народно-революционная армия не встретила бы в том случае, если бы назначения Семенова не последовало. Эсеры всегда говорили: «Чехи на нашей стороне». Манифесту Политического Центра предшествовал известный антиправительственный меморандум чешских дипломатических представителей; близкие отношения эсеров с чехами еще со времени Сибирской Областной Думы также не составляли тайны, как близкие отношения атамана Семенова и японцев. Поэтому утверждать, что назначение атамана Семенова главнокомандующим, в связи с особенно недружелюбными в то время отношениями последнего и чехов, вызвало особое сочувствие чехо-войск к повстанцам, нельзя. Но предположение такое считалось в Совете министров не лишенным основания.

Министры-зрители

Итак, члены Совета министров во второй половине декабря из руководителей политической жизни окончательно превратились в зрителей. Игра политических сил происходила без их участия. Совет министров, руководствуясь не только интересами момента, но и задачами славянской политики, искал искреннего сближения с чехословаками, стараясь сгладить временные шероховатости отношений, найти примирение взаимных интересов. Совет министров и понимал, и сочувствовал желанию чехов эвакуироваться, но он, конечно, не мог помириться с нераздельным хозяйничаньем последних на железной дороге.

Однако, помимо Совета министров, в адрес чехов направились стрелы, которые отравили здоровые и дружеские отношения. И оставалось только не одобрять, протестовать...

Совет министров хотел расколоть лагерь оппозиции, привлечь на свою сторону тех, кто действительно готов был искренне отстаивать Сибирь от большевизма, но помимо Совета министров делалось то, что объединяло и сплачивало силы недоброжелательства и возмущения против власти. Уйти было невозможно, протестовать бесполезно, надо было ждать, подчиняться, но события разыгрывались...

Восстание в Иркутске

Восстание началось вечером 24 декабря на левом берегу Ангары, где находятся вокзал и предместье Глазково.

Выступление было задумано очень удачно. Так как мост через Ангару был сорван, а сама река не замерзла, то город, окруженный мощной и неприступной рекой, оказался отрезанным от внешнего мира. Путь отступления был один — в направлении на Байкал, по правому берегу Ангары. Но отступление без ценностей, архивов, экспедиции заготовления государственных бумаг, служащих было бы более похоже на бегство. Стало быть, надо было бороться.

О ненадежности частей, находившихся на левом берегу Ангары, было давно известно. Почему не было принято мер для замены их более надежными и можно ли было произвести эту замену, я никогда выяснить не мог и так и унес с собой впечатление халатности и бездеятельности местной военной власти, не обнаружившей никакого плана противодействия восставшим и как будто покорно ждавшей решения судьбы.

Восстали на левом берегу все части: два батальона 53-го полка и гарнизон соседней станции Батарейной, где находились богатые склады снарядов, авиационный парк и другие ценные военные имущества.

Как только получены были сведения о выступлении в Глазкове, контрразведка в городе произвела обыски и арестовала районный штаб повстанцев в составе 17 человек. В числе арестованных под именем Иоганна Фауста обнаружен был известный Сибири Павел M ихайлов, в свое время энергично подготовлявший восстание против большевиков, приговоренный ими к смертной казни, затем вошедший в состав Западно-Сибирского Комиссариата и, наконец, получивший место товарища министра внутренних дел в составе Сибирского Правительства и подготовлявший в качестве такового переход власти к Самарскому Комитету членов Учредительного Собрания. Этот человек, достойный удивления по своей энергии, несомненно, честный и убежденный работник партии социалистов-революционеров, по-види-мому, и на этот раз принимал видное участие в подготовке восстания. В числе арестованных оказался также и постоянный сотоварищ Михайлова, Борис Марков, тоже член Западно-Сибирского Комиссариата. Из других арестованных я никого больше не знал.

В свою очередь, повстанцы произвели аресты на левом берегу Ангары. Там жили министр земледелия H. И. Петров, начальник Переселенческого

управления Федосеев и некоторые чины военно-железнодорожной администрации. Все они были отведены в казармы, причем, как выяснилось впоследствии, встретили внимательное, корректное к себе отношение.

Настроение в «Модерне», гостинице, в которой жили почти все члены правительства и высшие чины министерств, в ночь с 24 на 25 декабря было мучительно-тревожное. Полная неизвестность обстановки, неуверенность в гарнизоне, сознание бессилия и бесплодности работы — все это порождало величайшее смятение. Кто мог ручаться, что не подготовлено восстание и в самом городе и что правительство не проводит последние часы своего существования?

Червен-Водали, Ханжин и Ларионов всю ночь не спали, выслушивали доклады, составляли воззвания и отдавали распоряжения. Меня поднимали несколько раз. Ночью я ездил на телеграф говорить по прямому проводу, помогал «троектории». Везде в городе было совершенно спокойно. Ни одного выстрела. Город еще ничего не знал. Начальник гарнизона генерал Сычев объезжал казармы и ободрял офицеров и солдат.

К утру в маленькой комнате гостиницы «Модерн», где заседали три министра, воцарились бодрость и спокойствие. Генерал Сычев засвидетельствовал, что гарнизон держится твердо. Решено было действовать.

Четверг 25 декабря не ознаменовался никакими происшествиями. Иностранцы справляли Рождество; им было не до печальных обстоятельств Российского Правительства, а в Глазкове было так же мало решительности и уверенности, как и в городе.

Засилье иностранцев

Генерал Сычев послал союзникам уведомление, что утром 26-го он начнет артиллерийский обстрел казарм 53-го полка. В ответ на это генерал Жанен сообщил, что он не допустит обстрела и, в свою очередь, откроет огонь по городу.

Гром среди ясного дня не поразил бы так членов правительства, как это заявление представителя дружественной страны, все время обещавшей поддержку правительству адмирала Колчака.

Только энергичные и неотложные меры могли спасти положение. Каждый день промедления укреплял силы восставших, так как к ним стали сейчас же присоединяться большевистские элементы рабочего населения. Поэтому заявление генерала Жанена было оценено как решение ликвидировать власть адмирала Колчака.