Сибирь, союзники и Колчак т.2

И на этот раз военное командование решило не выводить никаких частей из Иркутска. Черемхово праздновало победу, а Иркутск выжидал. Положение власти становилось невозможным. Она была парализована. Ясно было, что дело проиграно вплоть до Байкала и что остается только одно — спасти остатки государственности на Дальнем Востоке.

Но... и в этом деле роковая судьба разбила все благие намерения. Чтобы спасти остатки государственности, надо было эвакуировать на Дальний Восток наиболее видных работников, экспедицию заготовления государственных бумаг и золото.

Исполнить это оказалось невозможным.

В воскресенье 21 декабря ледоход сорвал мост через Ангару.

Обстоятельства, при которых это произошло, не могли не вызвать предположения о злом умысле. Совет министров, учитывая сложившуюся обстановку, принял решение начать негласную эвакуацию путем командирования части чиновников с архивами за Байкал. Заместитель председателя Совета министров Третьяков находился в Чите. Председательствовал управлявший Министерством внутренних дел Червен-Водали.

Совещание земцев

В это время в Иркутске происходили совещания всех земских деятелей, случайно там находившихся. Земцы эти как будто хотели обособиться от сторонников соглашений с большевиками, но мотивы гражданского мира звучали ясно и громко. Сознание невозможности дальнейшей борьбы с большевизмом руководило большинством, и желание спасти себя подсказывало тактику удара в спину власти для обеспечения награды со стороны большевиков за содействие.

На совещании земцев был поставлен вопрос о приглашении или неприглашении к участию в нем представителей профессиональных союзов. По этому поводу в органе «социалистической» мысли «Наше Дело», в передовой статье, написанной вызывающим тоном, был задан вопрос: «Не поздно ли?»

Земцы испросили у Червен-Водали разрешение на устройство 23 декабря публичного собрания. Сначала оно предполагалось в думе, затем в театре. На собрание явилось около 150 земцев и 900 приглашенных. Собрание могло превратиться в митинг. Командующий войсками генерал Артемьев, ссылаясь на то, что у него не было испрошено разрешения, которое, при существовании военного положения, зависело от него, объявил уже в то время, когда театр был полон, что он не допустит собрания. Формально он был прав, но для Червен-Водали, который уведомил управляющего губернией, что не имеет возражений против собрания, создалось невозможное положение. Тем не менее не без основания чувствуя опасность собрания, при громадном преобладании числа приглашенных над числом полноправных членов его, он не нашел возможным брать на себя ответственность и не настаивал перед генералом Артемьевым на допущении собрания.

Оно не состоялось. Собравшиеся мирно разошлись. Некоторые земцы (Ходукин, Пашков) в беседе со мной утверждали, что разгон собрания земцев окончательно лишил их возможности отмежеваться от крайних течений. Но вернее, пожалуй, что этим был отдален момент выступления, сигнал и лозунги которого должно было подать собрание. Основанием для этого предположения может служить то, что главные воротилы и инициаторы этого чрезвычайного и скоропалительного земского собрания, Ходукин, Алексеевский и другие, входили в так называемый Политический Центр, организовавший все движение.

Совет трех (троектория)

К 23 декабря положение в Иркутске стало чрезвычайно напряженным. Совет министров, предвидя неизбежную необходимость решений быстрых и секретных и считаясь с тем, что предварительное обсуждение всех действий в полном составе Совета и замедлит решения, и затруднит сохранение тайны, постановил предоставить Червен-Водали как временному председателю Совета, генералу Ханжину как военному министру и инженеру Ларионову как управляющему Министерством путей сообщения принимать все неотложные меры по совместном их обсуждении и присвоить решениям этих трех министров силу решений Совета министров. Тем самым прочим министрам открывалась возможность постепенного выезда. Новая организация власти получила прозвище «троектории».

Между тем как Совет министров обсуждал все эти меры и готовился к отступлению и обороне, Верховный Правитель в это время, аккуратно получая из Иркутска информацию, составлял свой план действий. До какой степени адмирал за время своей изолированности привык действовать независимо от Совета министров и насколько он преуменьшал роль и положение министров в сравнении с положением генералов, может свидетельствовать следующий факт. В понедельник, 22 декабря, адмирал вызвал меня и генерала Артемьева к прямому проводу. Со мной он говорил через моего сотрудника, директора канцелярии генерала Мартьянова, а с генералом Артемьевым лично. Мне он предложил лишь ряд вопросов; с генералом Артемьевым он начал разговор так: «Здравствуйте, ваше превосходительство. Передайте Совету министров, что движение по железной дороге тормозится из-за преступной деятельности Министерства путей сообщения, которое не снабжает кассы деньгами...» Каким образом генерал, орган местного и подчиненного управления, мог передавать правительству подобного рода обвинения — совершенно неизвестно. И это происходило после того, как Пепеляев объявил одобренную Верховным Правителем программу, одним из основных положений которой было: «Управление исключительно через Совет министров».

Назначение Семенова главнокомандующим

Но гораздо важнее то, что Верховный Правитель, разговаривая со мной и генералом Артемьевым и выяснив положение в Иркутске, принял решение, которого не сообщил ни мне, ни генералу, а именно: назначить атамана Семенова главнокомандующим всеми вооруженными силами Дальнего Востока.

По существу едва ли Верховный Правитель мог найти иное решение. Положиться на военные силы генерала Артемьева не представлялось возможным, подавление мятежа в Иркутске могло быть произведено только при содействии войск Забайкалья; отсюда логически вытекало назначение атамана Семенова командующим всеми войсками. Нельзя, с другой стороны, упрекать несчастного адмирала, человека глубоко патриотичного, честного и чуткого, но исключительно военного по психологии, не привыкшего и не умевшего усвоить приемов управления через министров, в том, что он в такой тревожный момент не запросил предварительно мнения Совета министров. Но предупредить последний о предстоящем назначении, посоветоваться о формах указа, об объеме полномочий, конечно, представлялось возможным и было бы политически осторожнее и тактичнее. Назначение атамана Семенова главнокомандующим, без ведома Совета министров и без точного определения прав главнокомандующего, поставило правительство в чрезвычайно неловкое и затруднительное положение.

С другой стороны, престиж правительства окончательно был подорван.

«Признает ли Совет министров назначение Семенова?» — ехидно спрашивали земцы. «Каковы теперь права Совета министров?» — спрашивали иностранцы.

Не признавать Семенова было бы, конечно, и бесполезно, и странно. Вся надежда на возможность выхода покоилась на ожидании помощи со стороны атамана, но нельзя было не признать, что назначение главнокомандующего на всей территории, подведомственной Совету министров, иначе сказать — объявление всей территории театром военных действий и, следовательно, подчинение всех гражданских властей военным, лишало Совет министров всякой власти.

Совет министров сохранил за собой, в лучшем случае, представительство для внешних сношений.

Каковы же были результаты назначения атамана Семенова главнокомандующим?

На этом надо остановиться несколько подробнее.

У Забайкалья в глазах сторонников демократического строя была всегда особая слава. Явления, которые совершались там, не были чужды и другим районам Сибири, но там они как бы растворялись в массе других явлений, а в Забайкалье сгущались, что придавало всему строю жизни этой области особый характер. Атаман Семенов, которого Политический Центр объявил «врагом народа», был всегда грозой левых в Иркутске. Они боялись и ненавидели его. Силы атамана считались значительными, а твердость власти и несклонность к компромиссам заставляли думать, что Забайкалье окажется наиболее устойчивой цитаделью реакции. Таково было отношение к атаману Семенову всех левых кругов, а не только организаторов восстания.