Дочь Генриха VIII

Розмари Черчилл

Дочь Генриха VIII

Глава первая

Зима наконец-то ослабила свою железную хватку, весна повсюду начала пробивать себе дорогу. В лесах, подобно бледным звездочкам, засверкали кустики примул, то там то здесь кучками собирались фиалки, берега рек затопило золотистыми потоками ноготков и чистотела.

Сад некоего поместья в Хартфордшире также был сплошь залит нежной зеленью молодых листьев и стоял весь в цвету, а на ветвях его деревьев дрозды устроили целый певческий праздник. Но красота весеннего утра ничуть не трогала девушку, сидевшую в комнате на верхнем этаже дома, прижавшись бесцветным лицом к окну.

Мария Тюдор находилась в Хэтфилде фактически в положении заключенной с того холодного декабрьского дня, когда ее привез сюда герцог Норфолкский, с тем чтобы она заняла весьма скромное место фрейлины при дворе своей единокровной сестры, дочери Генриха VIII и его второй жены Анны Болейн. Собственные владения Марии в Эссексе были отобраны у нее указом короля. Леди Солсбери, ее любимая гувернантка, которая заботилась о ней на протяжении восемнадцати лет ее жизни, была уволена вместе со всеми слугами и прочими домочадцами. В этой своей новой, весьма суровой жизни в Хэтфилде Мария фактически была узницей, лишенной удовольствия прогулок как пешком, так и верхом, чтобы исключить даже попытку побега. Ибо если бы она сбежала, то, несомненно, без труда нашла бы для себя множество убежищ и потайных мест.

Ее лишили титула принцессы и объявили незаконнорожденной, а вместо нее наследницей престола была провозглашена дочь Анны Болейн. Но для большинства англичан Мария все еще оставалась их принцессой, которой они по-прежнему были преданы всей душой. Так же и ее мать, Екатерина Арагонская, всегда была для них королевой, несмотря на то, что эта стерва с выпученными глазами, Нан Боллен, украла у нее ее законное место рядом с королем.

Мария позволила своим мыслям вернуться к тем, другим, совсем не похожим на эту веснам, когда она была счастливым ребенком при блестящем дворе ее отца. Обожаемая своими родителями, потерявшими остальных детей при родах или в младенчестве, она жила как бы в коконе нежной заботы, маленькое существо огромной важности — наследница престола Англии. Сейчас эти годы уже казались размытыми в каком-то лучезарном свете. И вдруг в один прекрасный день черноволосая фрейлина ворвалась в сердце короля, растоптав своими маленькими ножками всю их жизнь и внеся в судьбу Англии такую рану, на залечивание которой потребуются теперь столетия. Страсть Генриха к Анне Болейн воспламенилась еще больше, когда она отказалась стать его любовницей. Анна возжелала короны. «Клянусь Распятием, — побожился Генрих, — она станет моей королевой». Обычно его намерения всегда управлялись совестью, но в этот раз голос желания был столь стадостным, что смог заставить королевскую совесть пойти на полное согласие с этим желанием.

И теперь эта совесть тихонько прошептала ему, что его брак с Екатериной Арагонской был в глазах Божьих беззаконным, ибо та была вдовой его брата, а такого рода супружеские отношения якобы запрещены самим Священным Писанием. Правда, предыдущий папа римский своей специальной милостью позволил им сочетаться законным браком, но теперь Генрих отмел все это в сторону, переступив через счастливые двадцать лет.

«Уверяю тебя, — говорил он своему ближайшему сподвижнику и лучшему другу кардиналу Вулси, — Бог был недоволен моим браком. Он забрал у меня всех сыновей, оставив только дочь. Я часто задаю себе вопрос, почему я, которому так нужен сын, лишен этого счастья, самого главного из моих желаний. Теперь я понимаю, что Господь Бог не дал мне наследника, потому что я, сам того не сознавая, все эти годы пребывал в кровосмесительном грехе, живя с женщиной, которая была мне сестрой, а вовсе не супругой».

«Теперь моя совесть проснулась», — заявлял Генрих в своей просьбе папе Клименту о расторжении брака. И получил бы его сравнительно легко — королевские браки разрывались и по менее весомым причинам, а Генрих был преданным сыном своей церкви. Разве не заслужил он ее благодарности за написанную им книгу, в которой предавал анафеме еретика Мартина Лютера? Но на этот раз он ошибся, выбрав очень неудачное время для обращения в Рим. Именно сейчас папа был фактически пленником императора Священной Римской империи, короля Испании Карла, который правил половиной Европы. А, по несчастливому стечению обстоятельств, Карл приходился королеве Екатерине племянником. Фамильная честь не допускала, чтобы он оставался в стороне и позволил своей тетке расстаться с властью, уступив ее внучке какого-то торговца и оставив свою кузину Марию без права престолонаследия. Несчастный папа пребывал в нерешительности, одинаково страшась и мести Карла, и гнева Генриха. Целых три года он не мог решиться дать согласие на расторжение брака, и вся Европа, затаив дыхание, следила за этой тяжбой.

Затем одним туманным ноябрьским утром в Вестминстере кто-то прошептал на ухо Генриху: «Сир, зачем дальше ждать папского разрешения? Почему бы вам не взять на себя его права в собственном королевстве и не стать самому главой церкви в Англии? Тогда все духовенство подпадет под вашу власть и перестанет подчиняться Риму. Вы сможете назначить собственного архиепископа, который быстренько объявит ваш брак аннулированным и даст вам возможность жениться на леди Анне».

Сей коварный голос принадлежал сыну простого кузнеца Томасу Кромвелю, ставшему любимцем Вулси и теперь мечтавшему править Англией, но руками короля. Его предложение, блестящее в своей абсолютной простоте, сначала поразило Генриха, но потом он быстро понял все сулимые им преимущества и усадил Кромвеля за разработку революционного плана по уничтожению всех старинных порядков в Англии. Эта программа быстро стала законом, обретя легитимность путем прохождения через парламент, что Кромвель и король умели очень хорошо делать, когда того требовали обстоятельства. Диктат папства, веками нависавший над Англией, начал потихоньку разрушаться.

Но окончательный приговор ему вынесла Анна Болейн. Все эти годы она жадным взором следила за короной, на обладание которой поставила все. Женщина более крупного масштаба давно бы все бросила или же стала любовницей короля. Анна не сделала ни того, ни другого. Как некий блуждающий огонек, она манила Генриха, заставляя его все время добиваться ее и все время ускользая от его жаждущих объятий. Наконец, когда она поняла, что он вот-вот устанет от всего этого и подыщет себе более легкую добычу, она открыла Генриху свои объятия, позволив ему излить на нее всю ту страсть, которую он копил долгих шесть лет. Со стороны Анны это была отчаянная игра, но она принесла ей тот богатейший приз, которого она так жаждала. А через несколько месяцев она была уже вовсе на коне, уверившись, что в чреве ее стройного тела зреет семя короля.

Теперь уже Генрих сам понесся семимильными шагами, чтобы обеспечить своему бесценному маленькому принцу все законные права наследования. Он тайно женился на Анне, и вскоре после этого архиепископ Кранмер расторг первый брак Генриха и объявил единственно законным второй. Да и едва ли он мог поступить иначе, благо, был назначен на этот пост именно для этой цели. А в конце концов дитя, из-за которого Англия была надолго отлучена от лона святой матери церкви, оказалось совсем не сыном, которого умиротворенный Господь Бог должен был даровать по такому важному случаю. Оно оказалось Елизаветой, которую Чапуиз, испанский посол в Лондоне, охарактеризовал как «незаконнорожденную, рыжую и никому не нужную».