Дочь Генриха VIII

Из-за зажмуренных век она явно ощущала радостную ухмылку на лице леди Шелтон, когда Марию проносили мимо нее с болтающимися в воздухе руками и ногами, и представляла себе ухмыляющиеся лица слуг и прочих бездельников, радующихся необычному зрелищу, когда королевскую дочь грубо тащили мимо.

Горловое контральто леди Клэр неожиданно ворвалось в ее горькие размышления. Леди Клэр являла собой слабую копию своей сестры, которой она обычно безоговорочно вторила, как греческих хор.

— Моя дорогая, надеюсь, вам не причинили вреда? Никогда не думала, что стану свидетельницей подобной сцены. — Потом она понизила голос до свистящего шепота: — Да, хотя они и снимут мне за это голову, я всегда говорю: «Позор обращаться так с ней». В последний приезд герцога Норфолкского в Хэтфилд он приказал мне вести себя с вами более жестоко, но я горячо возразила ему, когда сестра не могла слышать. Я запротестовала: «Сэр, леди Мария хорошая девочка, даже если она незаконнорожденная, и, будь она незаконнорожденной дочерью какого-нибудь бедного человека, она все равно заслуживала бы уважения и доброго отношения». Так я сказала милорду, несмотря на его хмурый вид. — Ее грудь, как огромное желе, поднялась и упала в удовлетворенном вздохе.

— Благодарю вас, — прошептала Мария сквозь стиснутые зубы, совсем не чувствуя признательности к леди Клэр за ее робкое сочувствие.

Носилки подняли, и Марию охватила вторая волна стыда, когда она представила себе злобную радость, с которой Анна и ее окружение встретят известие о ее поражении. А что будет с ее матерью? Екатерина полной мерой почувствует на себе унижение своей дочери. Потоки горьких слез потекли по щекам Марии.

Екатерина прочитала новость о вызове, брошенном Марией, со смесью гордости и естественного неприятия обиды, нанесенной ее материнским чувствам. Сообщение об этом она получила от Чапуиза посредством одного из тех «любовных посланий», с помощью которых он снабжал мать крупицами информации о ее дочери. С письмом на коленях Екатерина сидела в одном из потаенных уголков сада в Бакдене. И пока теплота покидала ее собственное тело, она чувствовала все большую благодарность к щедрости солнца. На первый взгляд, Бакден, с его темно-красными стенами на фоне зеленых полей и рощ, показался приятным местом, совсем не похожим на угрюмую тюрьму, как рисовало себе ее воображение. Но первые же осень и зима здесь развеяли эту иллюзию. Когда восточный ветер пронизывал насквозь ее дрожащее тело, а сырость, шедшая с болот, обостряла ревматизм, Екатерина задумывалась в моменты наиболее острого отчаяния, не было ли у Генриха некоего скрытого намерения в выборе для нее местожительства. Столь нездоровое место вряд ли могло способствовать долгой жизни…

Но сейчас мысли королевы были сосредоточены на дочери. Из куколки, какой она была в избалованном детстве, Мария превратилась в молодую женщину, чья смелость временами удивляла даже ее мать. Сама-то она еще до того, как вышла замуж за короля, прошла тяжелую школу испытаний, но ничто в детских годах Марии не могло приготовить ее к обрушившимся на нее несчастьям.

Екатерина пыталась представить себе, как выглядит Мария сейчас, после трех лет их разлуки, но разрыв между пятнадцатью и восемнадцатью годами, когда Мария расцвела и созрела, был слишком велик, чтобы мог быть заполнен более чем смутным, хотя и нежным воображением ее матери.

«Увижу ли я когда-нибудь ее снова?» — эта периодически навещавшая ее мысль и сейчас лежала под темным покрывалом беспокойства в этот яркий майский день. Ей стоило только взять бумагу и ручку и написать несколько смиренных строчек своему супругу, признавая, что они никогда не состояли в браке, что она прожила с ним во грехе более двадцати лет и что их дочь незаконнорожденная. И тогда Мария будет возвращена матери, чтобы скрасить оставшиеся ей годы. Никто, даже ее ближайшая подруга леди Уиллоугби или ее духовник, никто не узнает, как временами в тусклые утренние часы, когда не было сил сопротивляться, Екатерина почти готова была уступить этому желанию, как она простаивала на коленях в молитвах долгие часы, пока вновь не обретала силы, чтобы преодолеть искушение. Но парадоксально, что именно из-за Марии такого рода отступление было невыносимо.

Когда Екатерина поняла, что у нее не будет больше детей, она стала готовить Марию к той великой роли, которую ей предстояло начать играть в один прекрасный день. Она не считала, подобно Генриху, что только король может править хорошо и мудро. Ее мать, королева Изабелла, уже побывала в такой роли. Звезда Марии должна воссиять так же ярко, как когда-то звезда ее бабки в Испании. Сейчас же, больше чем когда-либо прежде, было настоятельно необходимо, чтобы законность прав Марии была подтверждена. Именно теперь, когда на ее место было поставлено дитя. Воспоминания об этом восьмимесячном ребенке, носившем фальшивый титул принцессы Уэльской, заставили губы Екатерины сжаться в твердую линию. Сколь ни набожна она была, она будет яростно биться на стороне своей дочери. А Анна в противоположном лагере будет вести такую же жестокую борьбу за свою Елизавету. Две непримиримые женщины, каждая из которых когда-то решила, что именно ее дитя станет обладателем английской короны. В настоящий момент шансы Анны на победу казались более предпочтительными, но Екатерина знала, что в ее силах было начать мощное контрнаступление. В тихом уголке сада она вспомнила свой последний разговор с Чапуизом.

У Кромвеля была своя секретная полиция, но агенты Чапуиза мало в чем ей уступали. Посол щедро платил им, чтобы всегда держать руку на пульсе общественного мнения. Они постоянно терлись среди простых людей на рынках, в трактирах, общались с куртизанками. Их почти не отличавшиеся друг от друга доклады вызывали такое желание работать, которое выпадает на долю совсем не многих послов. Люди, доносили они ему, глубоко сочувствуют Екатерине и ее дочери и, более того, особенно в провинции начинают возмущаться переменами, произведенными в области религии. Что касается купцов, то их эти сантименты мало трогали. Их интересы лежали больше в денежных сундуках, и только через них этих людей можно было подвигнуть на поддержку восстания против короля и Анны. Большая часть их богатств проистекала от торговли с Фландрией, а племянник Екатерины правил Фландрией, так же как и Испанией. Ему ничего не стоило превратить этих преуспевающих торговцев в нищих, просто наложив запрет на торговлю с его страной. «Так что, — нашептывали они друг другу в уши, прикрывая рот руками, унизанными перстнями, — будет хорошей политикой продемонстрировать императору, что мы на стороне его тетки и кузины. Разве королева Анна и весь этот сброд из рода Болейн смогут накормить наших голодных жен и детей?»

И была еще одна часть общества, чьи интересы никто не считал нужным принимать во внимание. Речь шла об огромном количестве английских женщин, которые упорно поддерживали Екатерину, сплотившись в непоколебимые отряды. Они всегда любили ее, а теперь в их отношении к ней появилось и кое-что новое. Ее трагедия была близка каждой женщине среднего возраста, которой надо было внимательно следить за своим мужем, навсегда уводимым от нее случайной «сиреной».

Что же касается наиболее важного класса из всех, то многие из английских аристократов были близкими друзьями Чапуиза, и их недовольство нынешним состоянием дел было ему хорошо известно. Он постоянно жужжал среди них, как прилежная пчела, снимая нектар то там, то здесь и находя вдруг неожиданных сторонников своему делу. Собирая все эти разрозненные кусочки мозаики воедино и полностью оставив в стороне свои непосредственные обязанности посла, Чапуиз неустанно трудился над разработкой своего плана. Причем для него он полностью был альтруистическим, не приносившим ему никакой личной выгоды. Его отличала фанатическая преданность этим двум женщинам, чье дело он сделал своим. Он решил, что должны начаться сразу несколько восстаний в различных частях страны. Лорд Дэрси заверил его в лояльности севера. В этих отдаленных частях страны феодализм все еще оставался больше, чем простым воспоминанием, и люди там были привержены старой вере. Западные графства также созрели для восстания против нового вероучения, и на них можно было положиться даже с двойной уверенностью, так как обширные поместья в тех краях, в Уолтшире и Дорсете, принадлежали ближайшей подруге Екатерины, графине Солсбери. Императора придется чуть ли не силой заставлять снабжать восставших вооружением и принуждать его к высадке на восточном побережье, хотя по обоим этим пунктам Чапуиз, у которого часто менялись настроения, не чувствовал себя уверенным. Он слишком хорошо знал своего императора и его эгоизм, стоявший за каждым его поступком, зачастую превышая даже приверженность семейным интересам.