Письма Высоцкого и другие репортажи

«Экслибрис» 28.01.90

Необходимое пояснение

ВСТРЕЧА ЧЕРЕЗ ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ

Волею судеб в августе 89-го я оказался на радио «Свобода». При жизни Володи Высоцкого об этом нельзя было и помышлять, не говоря уже о том, чтобы высказать такое йредположение вслух: сочли бы изменой Родине! Теперь же другие времена, и на радио «Свобода» захаживают даже правоверные марксисты. Но это теперь, в 91-м. А два года назад я был одной из первых ласточек...

— Вы могли бы почитать это у нас?— спросил Сергей Юрьенен, редактор культурно-политического журнала ^Поверх барьеров» и литературного приложения к нему «Экслибрис», как бы взвешивая на ладони папку моих последних стихов, оставленную ему накануне «для знакомства».

Мы встретились взглядами, и я не мог не оценить тактичность его вопроса. Дело в том, что читать по радио «Свобода» стихи, в которых звучал призыв «отречься от вечно живого вождя» или высказывалось давно сложившееся отношение к «словоблудью большевистской эры» и ко всему, что в эту эру произошло, в aeiycre 89-го все еще было довольно-таки рискованным шагом. За это по возвращении в Союз могло не поздоровиться. На Западе же оставаться я не собирался. Все это Сергей прекрасно понимал, потому и спрашивал, как бы предлагая еще раз взвесить возможные последствия.

Я согласился, не колеблясь. Как хорошо сказал современный поэт: «Иль, противостоя железу, И мраку противостоя, Осознавать светло и трезво: Приходит очередь моя».

Так началось мое сотрудничество с радиостанцией «Свобода». (За год с небольшим страницы «Поверх барьеров» и «Экслибриса» пополнились теми, что были подготовлены мной. Избранные из них, а также несколько репортажей для программ «Контуры перестройки» и «Аспекты» и составили данную книгу.) И с Сергеем вскоре сошлись накоротке, выяснив, что хотя и не были знакомы в Москве, но в лицо друг друга знали, встречаясь довольно часто: Сергей во второй половине 70-х работал в журнале «Дружба народов», стало быть, обедал по соседству — в ЦДЛ, да и просто бывал там почти

ежедневно, куда захаживал и я. А еще он знал, что я написал песню «Бабье лето» — по его признанию, одну из самых любимых им песен в университетские годы.

Теперь, двенадцать лет спустя, наше московское «визуальное знакомство» перешло в творческое сотрудничество на радио «Свобода». Ну и, конечно, он рассказал мне немного о себе. В частности, о том, как он оказался на Западе. Сергей Юрьенен — невозвращенец. В 77-м году он вступил, едва ли не самым тогда молодым, в Союз писателей. А через год, приехав с женой и дочкой в Париж, попросил у французских властей политического убежища. Сергей предпочел свободу весьма удачно начавшейся литературной карьере на своей несвободной Родине. Такой шаг и по сегодняшним временам требует изрядной доли мужества, а уж по тогдашним — тем более. Кто знает о жизни на Западе не понаслышке, а изнутри, думаю, сможет по достоинству оценить решительность мало кому известного тогда молодого писателя.

Мой дебют на радио «Свобода» состоялся в начале сентября 89-го. Но не с чтения «перестроечных» — по слову Сергея — стихов, а с комментария на литературные темы. Репортаж понравился, и Сергей предложил постоянное сотрудничество. Я согласился, высказав пожелание писать не только отклики на текущие события, но и монологи от сердца и для души. И один из самых первых репортажей, тот, с которого начинается книга, посвятил своему по-настоящему единственному другу (как показали годы, такого друга судьба дарит только раз в жизни) — поэту Владимиру Высоцкому. Тем более, что он в свое время адресовал мне пять своих сокровенных песен, из которых по крайней мере одна — «Мой друг уехал в Магадан» — стала широко известной сразу же после первых исполнений и записей.

А Володины письма — это «праздник, который всегда со мной». Когда-нибудь, наверное уже скоро, я напишу об этом подробнее. А теперь вернусь к тому циклу собственных стихотворений — «Руины»,— с которого началось мое плодотворное сотрудничество ' с радиостанцией «Свобода». Вот одно из них.

ПОСЛЕ СПЕКТАКЛЯ

Из цикла «Руины»

«Проезжайте!» — в начальственном раже, возражений не терпящем и возражений не мыслящем даже, мне вещает сотрудник ГАИ.

Не до спора мне и перебранки...

Я паркуюсь, проехав квартал, где Высоцкий под небом Таганки и хрипел, и кричал, и шептал, и держал, как пристало Атланту, это небо, чтоб теплился свет...

Так низы благодарны таланту, что верхи отменили запрет.

Ну а после спектакля.». Едва ли в день другой бы запомнилось мне: черных «Волг» вереницы стояли и на этой, и той стороне, и работали тихо моторы, и дежурил милиции взвод, и дремали в машинах шоферы, ожидая, как слуги, господ.

И подумалось вдруг, что'Таганка стадо этих машин собрала, как запретная прежде приманка...

Вот, Володя, какие дела.

Те, что гнали тебя, словно волка, нынче в первых сидели рядах, и прогретые черные «Волги» верной стражей толклись на часах.

1987

ЗАМЕТКИ О ЧЕВИДЦА

(После пленума правления Союза писателей РСФСР)

«На непростом нашем пленуме не прозвучали голоса добра, голоса разума»,— говорит прозаик Юрий Сбитнев, делясь на страницах «Московского литератора» от 17 ноября своими впечатлениями о центральном событии в жизни писателей России, происшедшем на прошлой неделе. Мне послышалась в этой фразе некая смягчающая интонация, которой Сбитнев пытался приглушить слишком неприятный, слишком скандальный резонанс, оставшийся после последнего пленума правления Союза писателей РСФСР.

Естественно возникает вопрос: если не прозвучали голоса добра, голоса разума, то что же услышали литераторы вместо этих голосов? А вот что, например. Приведу отрывок из выступления хабаровского прозаика Анатолия Буйлова, ничего не меняя в стилистике его речи: «Вот существует ЭВМ, и в них проникает вирус. В ЭВМ этот вирус-то был заложен, и он разрастался. Сейчас этот вирус пустил такие метастазы... Мы сейчас видим в Верховном Совете вот эту борьбу за власть. Что сделали с нашей семьей? Раскололи нашу семью, и это постарался вирус сделать. Евреев тут называли. Так давайте и будем говорить о них. Вот они — единственная национальность, заинтересованная в том, чтобы был этот раздор у нас. Вот появилось общество “Память”. Я не член, но мне там многое нравится. Но есть еще хуже евреев — космополиты. Этот вирус мог воспитать массу этих космополитов...»

Даже видавший виды Феликс Кузнецов поспешил откреститься от такого пещерного словоизлияния, заявив, что вот так, «напрямик, вслух на Руси не принято говорить». Всполошился и Сергей Владимирович Михалков и тоже по-своему отмежевался от услышанного, сказав, что «дал Бог талант человеку, но не дал ума, надо быть смекалистей».

Ах, Сергей Владимирович, как же вы так опрометчиво, так недипломатично высказываетесь в писательской аудитории! Разве можно, выражаясь современным языком, так подставляться? Ведь собравшиеся в этот день литераторы были из тех, кому, как говорит-

ся, палец в рот не клади — откусят. И если вы не предполагали, что такое может случиться, то поэтесса Татьяна Глушкова просто посмеялась над вашей недальновидностью, не преминув заметить: «Сергей Владимирович Михалков вчера и сегодня оскорбил целый ряд русских писателей. Вчера он позволил себе высказывание о том, что Анатолий Буйлов — человек глупый. Сегодня он позволил себе дать рекомендацию товарищам из Ленинграда — Воронину, Выходцеву и другим,— чтобы они при приеме в Союз не смотрели, кто у кого мать и отец. Я считаю это хамством!»

Последние слова поэтессы, даже в этой аудитории, не вызвали грома аплодисментов. Это, видимо, даже еще больше вдохновило выступающую, и она продолжала: «Споры, которые идут в Москве, вовсе не групповые, как, впрочем, и в Ленинграде. Кто-то назвал их спорами между русскими и евреями. Это далеко не точно. Это спор национально-идеологический. Я бы не разрывала эти определения. Это споры между сионизмом, худшей формой всемирного фашизма, и человечеством. Оно транснационально по своему значению. Какой же это спор, если газета “Правда” сообщает о милитаризованных группах сионистских боевиков, если в Москве учрежден союз сионистов, союз оголтелых расистов? Каждый, кто выступает сейчас, как я, рискует, что скрывать, головой, рискует, как палестинец, как тот, кто протестует в ЮАР против режима Претории».