Беседы об искусстве (сборник)

Угадываешь в этих позах законы – непреложные, неумолимые, отвлеченные, как Символ Веры, который сам по себе монумент, краеугольный камень и основа религии. Эти законы – государственная необходимость; они объявляют еретической любую поправку.

Почти все украшения в византийском стиле. Сами фигуры подчинены ему: человеческое существо мельчает по мере удлинения колонны. Тут можно видеть некоторое проявление варварства, но это всего лишь видимость, поскольку синтез неизменно выдержан. Здесь есть основное. В расположении и фигур, и украшений главенствует высокая геометрия.

В ветвящемся орнаменте человек соизмерим с птицами и львами, сражается с ними. Для них и над ними только тень и свет. Одно лишь божественное выше человека, животных, растений. Сначала удовлетворялись резными гирляндами на стенах, украшением дверей и окон. Сюжет появился много позже. Со временем он возвысился до Бога. Потом место Бога занял человек, и все пришлось начинать заново.

Я совсем недавно видел ренессансную церковь, где квадратный контрфорс, круглая башня и стена производили впечатление багета, – это доказывает, что самая крупная форма может давать тот же эффект, что и самая мелкая.

Большой свет, широкие линии горизонта. Поезд, убегающий вдаль, словно жонглирует искусственными облаками.

Мой взгляд возвращается к дороге. Как я люблю все это, все эти проявления жизни, которые встречаю на своем пути! Маленький домик на обочине: очаровательное гнездышко маленьких людей… Но вот автомобиль: издали завидел человека, переходящего дорогу, и мчится на него, словно в гневе! Все, что перед ним, его раздражает.

Я продолжаю свой путь. Можно начать его с любого конца. Разницы нет, это всегда красота в согласии с природой. Нет никакого начала: стоит сделать первые шаги, и появляется свет.

4

Невер

Этот собор – леса в небо.

Он берет разбег, устремляется ввысь, потом делает передышку, отдыхает на опорах первого яруса; затем сооружение возобновляет свой подъем к небесам и останавливается лишь на крайнем пределе человеческих сил.

Я пожинаю свои мысли с пользой и радостью только на ветру, овевающем фасады, в тени нефов, в прелести ясного утра.

Сегодня я сам хозяин своей жизни.

Эти прекрасные массы теней, прекрасные массы света, полутонов – какая энергия! Всему этому готика придаст форму. И я чувствую, как готические соки растекаются по моим венам, подобно живительным сокам земли, что питают растения. Это кровь наших предков, выдающихся художников! До чего же редки сегодня умы, приобщенные к их геометрии, в которой вся человеческая мудрость, вся вера! Но после застигшей нас бури придут новые поколения: они-то и воздадут должное этим камням – священным, потому что они отмечены бессмертной мыслью.

Какое глубокое впечатление с первого же взгляда внушает мне эта величественная архитектоника! Она граничит с совершенством.

Мощь, в которой заключена духовная красота архитектуры, предстает здесь во всем своем богатстве.

Лучам света, проникающим внутрь здания, нравится его безлюдье.

Какая ошибка полагать, что готический стиль определяет стрельчатая арка! Неверская церковь Сент-Этьен совершенно круглоарочная: романская, стало быть? Но нет! Здесь присутствуют все основные черты готики, так что недостаточно одной детали, чтобы характеризовать целое.

Романский декор, представленный большими, глубокими, наложенными друг на друга нишами, – это память о крипте.

Аркатурный пояс, наружный контрфорс, поддерживающий стены. Сверху – короткие, толстые, мощные, с крупными навершиями пучки колонн; их одушевленные волей аркады кажутся кариатидами.

Неф залит мягким светом, который так любил Рафаэль. Есть тут и прозрачность Клуэ.

Греки прежде всех и прежде нас постигли эту магию света. Готические мастера усвоили ее сами по себе, потому что в природе человека восхищаться солнечными эффектами и использовать их, руководствуясь непосредственным чувством. – Здесь достигнуто впечатление незыблемости, подчеркнутое колоннами.

Тот же дух, что сотворил Парфенон, создал и собор. Божественная красота! Только здесь больше тонкости: собор, если осмелюсь так выразиться, подернут неким светящимся туманом, где свет не струится, а спит, словно в лощинах. Те, кто бывал в этих нефах в утренние часы, поймут меня.

Тем не менее во всем ощущение какой-то сырости, покорности – отдает тюрьмой. Это приводит мой ум к изначальному замыслу – страдание, жертва, любовь – вот что породило собор.

Снаружи апсида церкви с ее маленькими капеллами, которые лепятся к более высокой, объединяющей их, напоминает гробницу Адриана.

Прелестная удивленная Богоматерь: Дитя ищет грудь; но она рассеянно играет с Ним, забывшись, еще не совсем осознав, что стала кормящей матерью.

Святая святых чернеет в глубине хоров, придавая больше яркости золотому блеску свисающих ламп. Только в соборах с такой любовью пестовали эту магию потустороннего света. Он сияет на плитах пола, бросает отблески, горизонтально, наискось прорезает лучами массивные тени. И повсюду она у себя дома, эта царица полутонов.

За алтарем тень уплотняется в разделенной на ячейки апсиде. Это амбар, где спит зерно, винный погреб, откуда однажды прольется вино Господне… Только небольшие витражи, где резко очерченные святые мученики выделяются на ангельской синеве, освещают эти сумрачные приделы, эти гробницы.

Людовик XIV подарил этой церкви решетки дивного изящества, гармонирующие со всем зданием. Это потому, что стиль Людовика XIV – ответвление готики. Это было прекрасно. Решетки Людовика XIV заменили новой, якобы готической решеткой, карикатурой на готику. Это отвратительно. Это буква, но не дух готики, стало быть, на самом деле это вовсе не готика, потому что безобразное не принадлежит ни к какому стилю.

К нашему счастью, архитекторы пренебрегли этим шедевром. Он остается поврежденным, но нетронутым: его поломки избежали реставрации, но ничуть не мешают любоваться красотой планов и пропорций.

Мощная круглая скульптура поддерживает шпалерами тянущиеся каменные кружева. Эта серая погода, этот легкий траур дождливых дней с блеклыми чернильными пятнами по всему небу окутывает церковь нежной дымкой. И поют птицы, но не колокола. Не придется ли вскоре, чтобы услышать голос колоколов, отправляться в Рим?

5

Амьен

Эта церковь – прелестная женщина, это – Пресвятая Дева.

Какое счастье, какая отрада для художника найти ее столь прекрасной! С каждым разом все прекраснее! Какое глубокое согласие между ними!

Никакой суетливой неразберихи, никаких крайностей, никакой напыщенности. Это абсолютное владычество высшего вкуса.

Подумать только, этот памятник относят к варварским временам!

Эта Пресвятая Дева поднялась здесь в эпоху искренности, чтобы зажигать и поддерживать в сердцах людей любовь к прекрасному. Под своим покровом она приносила скульпторам бесчисленные модели. Это не только и не столько святые и мученики, которых я вижу здесь, – эти образцы предназначены и для нас. Тогда художники наверняка полагали, что со временем искусство должно будет вернуться к истине…

У меня нет намерения их перечислять, все эти образы. Некоторые мне запомнились особо.