Беседы об искусстве (сборник)

Мы довольно часто говорим, что погода плоха: что мы знаем об этом?

Еще раз: надо научиться судить о целом. Чтобы понять, вооружитесь терпением и для начала восхищайтесь. Восхитительно все, даже то, что ранит нас. Бунт против природы – напрасная трата сил; он вытекает из невежества и ведет к страданию.

Ах! Какая плохаяпогода, не правда ли? Мрачная, хмурая; небо, подобно грозному морю, нависает и готово обрушиться – как это прекрасно!

В первую очередь убедим себя, что природа прекрасна во всем, и тогда, вооруженные этим принципом, мы увидим, как сами возвышаемся, открывая для себя величие поражающего взгляд зрелища. Но, как и все завоевания, это стоит некоторого усилия, на которое мы уже не способны.

Почему столько дряблости, столько слабости в том, что мы все еще именуем вкусом – нашим вкусом? Потому что мы живем в эпоху, озабоченную более материальным, нежели духовным, когда вкус в искусстве отменен. Гнушаются уделить ему реальные силы. Как, по-вашему, наши пресловутые художники, не давшие себе труда изучать натуру при дневном свете, смогут, хватаясь за реставрацию готических памятников, отнестись с уважением к этим великолепным образчикам жизни? Они не способны ни понять, ни сравнить; они слишком торопятся.

Чтобы чему-то научиться, надо идти вперед медленно, оставив этот суетный век, и заранее смириться с тем, что не сколотишь состояния.

Нам уже некогда учиться. Нет больше учеников. Мастер, сам познавший пользу ученичества, не подготовил себе смену. Вековая цепочка порвана. Работать! Есть ли еще кто-нибудь, кто работает? Да, есть… – Но чего ради, если, как говорят, труд ни к чему не ведет?

Будем же восхищаться всем и не пойдем искать красоту слишком далеко. Чтобы вызвать восторг, хватит и вида из нашего окна… Выгляните из него. Посмотрите также на ваших родителей, ваших друзей. Восхититесь трогательной красотой этих дорогих лиц, где проглядывают души, молчаливо жертвующие собой. Увидьте ваших друзей так, как Рембрандт видел своих: ведь вокруг этого великого человека были одни только живые шедевры. Это потому, что его добродетелью был труд. Какое чудотворное орудие постижения! Только от вас зависит, научитесь ли вы обращаться с ним.

Человек несчастен, потому что старается обойти закон труда, потому что хочет, подобно мальчишкам и честолюбцам, играть, добиваясь первенства. Тем самым он предает собственный разум, который не нуждается в утехах тщеславия. Его естественная цель – истина; его естественная деятельность – усилие ради достижения этой истины в сокровенном мире, ради понимания его устройства. И лучезарный итог его усилий – счастье. Счастье, словно бегущий конь, не отстает от пытливого ума. Но надо всегда стремиться вглубь: когда я говорю, что в человеческом теле столько разнообразной красоты, столько величия, я предполагаю как очевидную истину, что душа, заключенная в этом шедевре, сама является его венцом, его основой. Выявим душу в теле.

Мне не ведомы ни Индия, ни Китай… Но я люблю французскую деревню. И могу говорить об этом с нескрываемой нежностью…

Как они прихотливы, наши французские дали! У них чуть однообразная ширь, как у доброты, которая вдохновляет ум и составляет радость каждого проявления жизни. Жизнь в деревне размеренна; у нее свой ритм. Там – корни народа, там – гений, там – наивное добро, там – мудрая неспешность, и даже дурное там становится хорошим благодаря окружению. Мысли обращаются, так сказать, к земле и от этого здоровеют. Крестьянин не торопится; у него поступь веков.

Надо уметь возвращаться по своим следам. Нетерпеливые с этим никогда не согласятся: им уж лучше все начать заново! Бедняги! Они обречены на неисправимое невежество, ибо терпение – первое условие любой плодотворной учебы.

Несчастья так хорошо учат нас этому необходимому терпению! И поэтому несчастье – наш благодетель. Это единственная серьезная школа, которая нам остается. И сейчас она широко открыта для нас. Мы попались в западню нашего собственного тщеславия, наших смехотворных амбиций. Но в этой хорошей школе мы узнаем истинную цену вещей и все то, чего не знают книги. Так что противовес сработал из-за наших собственных ошибок и без нашего ведома.

Этот драгоценный урок терпения мы бы слышали отовсюду, если бы умели слушать.

Его преподала бы нам любая женщина своим примером. Но к терпению она без усилий добавляет героизм… Увы, неужели теперь приходится воздавать ей хвалу только в прошедшем времени? Влекомая к собственному упадку упадком мужчины, женщина сегодня выбита из колеи и с ужасающей быстротой теряет свои древние добродетели, изменяет себе…

Горестная и трогательная драма домашнего очага, где женщине отводилась роль ангела-хранителя!.. Не будем отчаиваться, она все еще умеет любить. Какие силы разрастаются в ней, когда она любит! Как она творит жизнь! И как неукротима, когда защищает свое гнездо!

Собор, огромный тысячелапый зверь…

Тимпан среднего портала.

Христос и Богоматерь сильно пострадали. Из-за этих повреждений кажется, будто барельефа коснулась рука самого Микеланджело. Его красота только выиграла; случай, который порой выручает бедняков, послужил и этой скульптуре. Количество темнот сократилось, и впечатление издали стало более цельным.

В барельефе этого тимпана вновь обнаруживаются характерные черты античного саркофага. Множество упрощений в зрительных эффектах, удивительно приспособленных к огромности здания.

Избранные справа, отвергнутые слева. Избранные составляют единое целое, без пустот и дробления; барельеф компактен. Грешники тоже составляют единое целое, но благодаря движению их ног под туниками видны просветы: это единственный эффект перспективы во всей композиции, кроме другого, большого, который дает основание, отделяющее верхний барельеф от нижнего. – Внизу отбрасывают тень черные фестоны.

Мне плохо виден второй барельеф: несколько эффектов, опять черные фестоны, тени внизу. Однако он тоже красив, я это чувствую.

Но третий барельеф гораздо больше. Святые на звездчатой дуге архивольта воскрешают в памяти другой, необъятный свод, усеянный настоящими звездами. То, что я вижу, наделено аттическим величием, тут сама античность с ее бессмертной мудростью – той мудростью, которая уже не удовлетворяет наши бедные больные умы. Мне доказано еще раз: нет никакой другой жизненной правды, кроме правды вкуса и порядка.

Третий портал почти византийский. Какое мастерство! Это напоминание об Азии: мумия с человеческими чертами; ее одеяние – настоящий саван. – Женщины словно в хоре Эсхила: бесстрастные, непоколебимые, головы едва наклонены. Лишь у одной выступает предплечье; все прочие линии приглушены. – Ангелы ассирийские: ни кротости, ни доброты. Широкий рукав одного из них наводит на мысль о движении мощного дикого зверя. У склонившегося ангела и у того, что воскуряет фимиам, тоже ассирийские жесты. Христос в складчатых одеждах сияет лучами на Своем престоле. Своими раскрытыми, разведенными в стороны руками Он вершит правосудие. Его одеяние по традиции напоминает тогу. Ускоряющийся ритм танца увлекает ангелов, несмотря на тугие складки их хитонов и оставшиеся сомкнутыми ноги.