Всемирный следопыт 1928 № 03

За голубым трепангом.

Дальневосточная быль.

Рассказ Венедикта Март.

Начался весенний лов трепангов [1]. Трепанголовные суда собрались на базу, близ Русского острова.

Это были крупные парусные кунгасы с азиатскими веслами — «юлами», которыми не гребут, а мерно вращают, как рыба хвостом.

Два сезона в году трепанголовы выезжают на подводную охоту: весной и осенью. С половины апреля начинается весенний лов и длится два месяца. Осенний лов трепанголовы открывают в сентябре и нередко заканчивают в декабре. Лишь суровые холода и штормы разгоняют разохотившихся ловцов.

Вожак кунгаса — главный ловец-водолаз — не боится холода: чем холодней, тем легче ловить. Капризный, чуткий морской червь не терпит тепла, его стихия — прохлада. И когда вода по побережью нагревается до 14 градусов, трепанг медленно передвигается вглубь, подтягивая мягкое тельце на брюшных бугорках — ножках. Водолазу трудно проникнуть за ним в большие глубины.

С наступлением холодов трепанг возвращается ближе к берегам, и ловец легко собирает на глубине 25–30 метров малоподвижных, жирных червей. Даже в декабре водолаз не боится холода. Он часами бродит под ледяной водой в поисках трепангов. Под водолазным непроницаемым нарядом на нем теплая шерстяная одежда. Холодно над водой, на открытом кунгасе, когда целыми днями с горных берегов дует беспрерывный леденящий норд. Зябнет команда, часами настороженно выжидающая вожака на ловецких постах.

В конце апреля кунгасы были в полном снаряжении: на палубах змеились гибкие резиновые шланги, по которым подается воздух в шлем водолаза; на баке высились пирамиды кадушек для трепанга; в центре каждого кунгаса четко выделялся затейливый воздушный нагнетательный насос с торчащими боковыми ручками.

Каждый день, лишь занималась заря на востоке, кунгасы, как хищные птицы, разлетались на парусах в разные стороны по трепанговым «гнездам».

С 1923 года в заливе Петра Великого, в целях сохранения драгоценного червя от хищнического истребления, советскими властями введено «трехполье». Ловцы должны собирать «жатву» морского червя на подводном «поле» поочередно, меняя один из трех участков. В то время, как на одном, среднем «поле» десятки водолазов спускаются за добычей, два других «отдыхают».

Первое «поле» тянется от полуострова Поворотного до мыса Маньчжура. Второе (на котором был разрешен лов в этом году) простирается от мыса Маньчжура до мыса Стенина. На этом поле — ряд островов, вместе со старой морской крепостью Владивостока — «Русским Островом». Третье обширное «поле» захватывает все советское побережье от мыса Стенина до реки Тюмен-Ула, подступая к границе иностранных владений.

Трепанг, который лишь с трехлетнего возраста начинает обзаводиться потомством, привольно плодится на неприкосновенных подводных «полях».

На всех ловецких судах команды состояли из желтолицых людей — китайцев и корейцев, пришедших на открытую законную ловлю на маленьких шампунках, с которых они охотились хищнической острогой и запрещенной драгой [2].

Белые куцые кофты корейцев и синие длинные халаты китайцев мелькали и на берегу — на базе, возле дощатых площадок, обсыпанных черными трепангами, и у кипящих котлов с морскими червями.

Только на красивом легком кунгасе № 13 главная роль вожака-водолаза досталась старому русскому трепанголову Федору Выдрину.

Водолаз сам подобрал команду на кунгасе. Сигнальщиком для связи с судном во время подводной работы он пригласил молодого, но бывалого моряка, рыжего парня Семена Ершова, известного во всех дальневосточных портовых тавернах под кличкой «Семги-Ерша».

Остальные шесть человек команды — для работы по вытравливанию шланга, по накачке воздуха на насосе, по «юлу» (гребле) — были отобраны Выдриным из старых трепанголовов-корейцев, вместе с которыми долгие годы хищничал русский трепанголов по побережью.

Кунгас № 13 заметно отличался от остальных кунгасов, похожих друг на друга. На носу Выдринского судна с бортов таращились два рыбьих глаза, искусно вырезанных на дереве. Рыбьи глаза обличали китайское происхождение судна. По поверию китайцев-моряков, судно без глаз легко может наскочить на подводный камень, сесть на мель или даже заблудиться в морских просторах…Чего только не придумают моряки!

Кунгас легко и быстро шел на азиатском высоком четырехугольном парусе. Заплатанный вдоль и поперек парус был испещрен красными буквами и синими треугольниками; он был сшит из старых мучных мешков.

Каждое утро, чуть свет, кунгас № 13 покидал базу, лавировал по заливу, прячась от других кунгасов, и скрывался куда-то с поля зрения.

Силач кореец Цой всем телом наваливался то вперед, то назад, на широкое кормовое весло «юло» и, казалось, от его движения кунгас переваливался с боку на бок, как отъевшаяся гигантская утка.

В нынешний весенний сезон выдринская команда промышляла в небольшой, но глубокой бухте, под надежным прикрытием высокого острова. Скалы острова, покрытые толстым слоем птичьего гуано [3], казались издали покрытыми снегом.

За кунгасом неизменно плыли головастые тюлени-нерпы — добровольные провожатые, морды которых казались серьезными и выразительными, благодаря торчащим из воды усам. При приближении кунгаса, с воды срывались тучи черных нырков и, бороздя волны, перекидывались на новые места. На острове, со скалы на скалу и над водой носились с криками тысячи гагар, бакланов, чаек.

Выдрин боялся этого пронзительного птичьего крика.

— Как бы горластые не засыпали, — ворчал водолаз.

Вспуганные птицы могли выдать трепанголовам других кунгасов секретное добычливое трепанговое «гнездо».

Каждая команда знает свои излюбленные богатые «места», и ловцы всячески скрывают их друг от друга. На базе никогда нельзя знать, где находится в данный момент тот или другой кунгас: это промысловая тайна.

Уже неделя, как охотится в закрытой бухточке кунгас № 13, и каждый день команда возвращалась с богатым уловом.

На море уже несколько дней стоит штиль. Холодно, свежо еще, и Выдрин доволен; ему не нужно забираться в большие глубины: на 15–20 метрах под водой он легко и быстро набивает заплечный мешок упитанными трепангами.

И команда довольна своим вожаком. Не верят корейцы русским водолазам-трепанголовам: русские не могут так проворно носиться по дну морскому, как корейцы. Желтолицый кореец-ловец готов бегать, как угорелый, под водой в поисках добычи и ему не мешают пудовые сапоги, обитые полудюймовым железом. Но Выдрина ценят. На него надеется команда. Вот почему с каждых десяти заработанных рублей всей командой, вожак получает три рубля, а остальные берут по одному рублю.

Глаза Выдрина походили на глубокие стоячие воды: синие, пристальные, словно застекляневшие, они постоянно были устремлены в одну и ту же точку, когда Выдрин отдыхал на кунгасе. Но стоило водолазу опуститься в море, как неподвижные глаза его мигом загорались и с хищным блеском шарили по дну.

Угрюмый, неповоротливый на суше, водолаз оживал в своем подводном немом одиночестве. На дне морском он чувствовал себя, как у себя дома. Здесь Выдрин продумывал свои поступки, бормотал в шлем сокровенные надежды, делился сам с собою своими незатейливыми мыслями.