Выученные уроки (СИ)

Меня сейчас точно стошнит.

– О, господа ради, – громко сказала Роуз. – Найдите нафиг себе комнату или идем.

Ее мама многозначительно ткнула ее локтем, наверное, за то, что она так громко и грубо высказалась перед журналистами. Но не отчитывает, наверное потому, что с ней согласна. Джеймс оглядывается и закатывает глаза, но заканчивает свое свидание. Он шепчет что-то Кейт, и та кивает. Они снова целуются (по крайней мере, на этот раз быстро), и он отпускает ее и подходит к нам.

– Почти вовремя, – сказала Роуз.

– Ой, заткнись, – Джеймс выжидательно оглядел всех остальных.

– Нам придется пойти в Нору, – отвечает Лили, не давая ему шанса задать вопрос. – Оказывается маме и папе нельзя больше показываться на публике.

– Тихо, Лили, - сказала тетя Гермиона. Лили надулась, но ничего не сказала.

Мы идем за взрослыми к парковке и прощаемся с тетей Флер и Луи. Нашли машину и начали загружать сумки в багажник, уже предварительно расширенный магией, так что все нормально. Все вместе забираемся на заднее сиденье, и, к негодованию Роуз, она оказывается зажатой между Джеймсом и Хьюго.

Мы вечность добираемся до Оттери-Сент-Кетчпол, и Джеймс с Роуз всю дорогу пихаются локтями и ссорятся, пока ее мама, наконец, не срывается и велит им заткнуться. Я не знаю, как они сели вместе, но это была явно плохая идея. В один момент Роуз даже крепко схватила его за пальцы и пригрозила их ему переломать, если он не будет держать свои руки при себе. Не сомневаюсь, что она так и сделает, но Джеймс лишь рассмеялся и предложил ей попробовать. Еще одна угроза от тети Гермионы их, наконец, заткнула.

Когда мы добрались, оказалось, что в Норе на этот раз не так уж много народу. Судя по тому, что я увидел, когда вошел, тут только (кроме бабушки с дедушкой, конечно) моя мама, дядя Джордж, Фред и Рокси. Бабушка набросилась на нас со всей своей силой, когда мы вошли, и мы изо всех сил постарались как можно скорее выбраться из ее хватки. Джеймс немедленно направился к Фреду, конечно, и они тут же исчезли наверху, никто не успел и глазом моргнуть. Мама видела, как они ушли, но не попыталась их остановить. Она повернулась к оставшимся и слабо улыбнулась.

Она не выглядит изменившейся. Она не выглядит больной, или смущенной, или даже грустной. Она выглядит как-то устало. Как оказалось, одинокая жизнь ее не слишком ужасно сильно изменила. С той же секунды, как Лили увидела ее, понятно, что она злится. Когда мама попыталась ее обнять, Лили отвернулась и скрестила руки на груди. Секунду спустя она схватила Хьюго и утащила его куда-то. Мама посмотрела на тетю Гермиону, которая пожала плечом в каком-то их молчаливом разговоре. Я не настолько груб. Когда она обнимает меня, я ей позволяю. И когда она спрашивает про школу, я даю какие-то скучные ответы. Не вижу смысла в том, чтобы заставлять ее чувствовать себя еще хуже, чем есть. Но все равно мне неловко, и поэтому я пользуюсь первой же представившейся возможностью сбежать, что и делаю, следуя за Роуз в сад.

Еще слишком холодно для весны, и мы оба сжимаемся в своих куртках, когда ветер бьет нас по лицу. Накрапывает легкий дождь, как всегда весной в Англии. Мы к этому привыкли, но это все равно не привлекательно. Роуз находит место под одной из яблонь и с удобством располагается на влажной траве. Я присоединяюсь к ней, и ветки дерева защищают нас от большей части дождя.

– Интересно, где папа, – не вижу смысла плясать вокруг да около. Я могу задать вопрос, о котором все думают.

Роуз качает головой и отворачивается от ветра.

– Не знаю. Может, придет позже.

– Я даже не знаю, зачем мы сюда пришли, – горько сказал я, хотя даже ради запаха бабушкиного ростбифа с картошкой стоило.

Роуз читает мои мысли и просто отвечает:

– Обед.

Она права, конечно. Мы сидим в тишине еще немного, пока наконец я не сказал:

– Не знаю, зачем Джеймсу и Лили надо быть такими грубыми.

– Ну, Джеймсу «грубость» можно взять вторым именем. А Лили, думаю, просто запуталась.

Не то чтобы Роуз заступалась за Лили, но в последнее время она стала к ней добрее. И все равно, даже если она права, это Лили не оправдывает. Мы все запутались. Это не значит, что мы теперь все можем вести себя как идиоты.

Час или около того спустя нас позвали внутрь на обед. Оказывается, Виктуар и Тедди пришли, пока мы были снаружи, потому что они сидят за столом в ожидании обеда вместе с остальной семьей.

– А где ребенок? – спросила Роуз, проскальзывая на пустой стул рядом с Тедди. Она, не дожидаясь разрешения, придвигает плошку с горошком и начинает наполнять свою тарелку.

– С Доминик, – отвечает он, и он явно этому рад. – Слава богу.

Все смеются, вернее, все, кроме Виктуар, она некоторое время расстреливает его взглядом, но тут же отвлекается на бокал вина. Как раз в духе Вик – отвлечься от желания закатить кому-то сцену ради алкоголя.

Обед проходит довольно гладко и без особых событий. Почти весь разговор сводится к тому, чтобы довести Джеймса замечаниями о Кейт. Особенно над этим стараются Фред, мои дяди и Тедди, и все они считают всю эту фигню очень, очень смешной. Я бы тоже находил это смешным, если бы мне не приходилось смотреть на это целыми днями и удерживаться от рвотного рефлекса. А он не слишком обращает внимание и воспринимает все спокойно, к моему изумлению, я почти ждал, что он убьет каждого, кто об этом заговорит. А ему вовсе и не неловко, как оказалось, даже когда Тедди спросил, когда похороны, потом кашлянул и сказал, что имел в виду свадьбу. Вот Виктуар, думаю, нашла бы много, что на это сказать, но у нее уже третий бокал вина, и она не обращает внимание ни на что.

После обеда все снова разбиваются на свои маленькие группы. Папы по-прежнему не видно, и никто об этом не говорит. Я спрашиваю себя, сколько мы еще планируем тут оставаться. Роуз спрашивает о том же, и она выглядит ужасно уставшей, несмотря на то, что только полвосьмого. Мы снова сидим на заднем дворе, пытаясь не обращать внимания на капли, падающие нам на головы, когда мимо пролетает сова и влетает прямо в окно кухни. К ее ноге привязана газета, так что легко заметить, что это вечерний выпуск Ежедневного Пророка. Удивлен, что бабушка с дедушкой его все еще выписывают, учитывая, что там пишут в последнее время о моей семье. Ну, наверное, лучше знать, что о тебе говорят

Прошло ровно сорок три секунды между тем, как сова влетела в окно и взрывом (ладно, вру, я не считал, так что понятия не имею, но это случилось быстро!)

– РОУЗ ЭММЕЛИН УИЗЛИ!

Мы с Роуз тут же переглянулись. Ее глаза широко распахнулись, когда она услышала, как из дома кто-то проорал ее полное имя.

– Что я сделала? – шипит она, дико глядя на меня.

– Я не знаю, – шиплю я в ответ. – Что ты сделала?

– Я не думаю, что я хоть что-то сделала!

– РОУЗ!

– Блять, – ее глаза огромные и безумные.

– НЕМЕДЛЕННО ТАЩИ СЮДА СВОЮ ЗАДНИЦУ!

– Иди, – быстро сказал я ей, вставая, чтобы показать свою поддержку.

Она почти в панике, когда идет передо мной к дому. Интересно, что такого случилось, что могло так взбесить ее отца. По тому, как она выглядит, видно, что она понятия не имеет, что сделала. Я тоже не представляю, но понимаю, почему она в ужасе.

Когда мы входим, нетрудно сообразить, в чем причина скандала. Вечерний выпуск Ежедневного Пророка лежит раскрытый на кухонном столе прямо у нас на виду. Мы с Роуз вместе взглянули на заголовок.

«Дочь кандидата в министры состоит в тайной связи с внуком главного спонсора кандидата от оппозиционной партии».

И здесь же, чтоб богу и людям убедиться, фотография Роуз и Скорпиуса, занятых чем-то похожим на страстный поцелуй.

Я даже не утруждаюсь прочитать статью. Фотография сказала все. Я думаю, ее сделали сегодня днем, в поезде. Фотографировали явно снаружи, через окно купе, но кто на снимке, ошибиться нельзя. Все тут, в черно-белом цвете.

Роуз выглядит так, будто сейчас упадет в обморок. С ее лица исчезли все краски, и она без слов падает на стул напротив своих родителей. Она ни на кого не смотрит. Тетя Гермиона выглядит так, будто впервые за всю свою жизнь не может подобрать слов, а дядя Рон - будто хочет кого-нибудь задушить, кого угодно, но медленно и больно. Кухня забита всеми остальными членами семьи, которые сейчас оказались в Норе. Думаю, те, кто еще не был на кухне, прибежали, когда случился взрыв, а те, кто уже там был, парализованы ужасом.