Выученные уроки (СИ)

— Теперь ты должна мне секрет, — говорю я ей, и мои пальцы танцуют по ее лодыжке, там, где брючина джинс немного задралась.

Она поджимает губы и думает с минуту.

— Я сделал ужасное темное признание, теперь твоя очередь, — подстрекаю я.

Роуз вздыхает и немного наклоняется вперед.

— Ладно, хорошо. Несколько лет назад меня похитили. Ты это знал?

Я закатываю глаза.

— Роуз, все это знают.

Она хмурится и перебрасывает волосы через плечо.

— Ну, все равно. Все то время, что я была там, та женщина обо мне заботилась. И она была милее ко мне, чем кто-либо когда-либо, и действительно беспокоилась обо мне, — ее голос затих, и на секунду мне показалось, что она на этом закончит признаваться. Я не удивлен, учитывая, что ни разу не слышал, чтобы она даже упоминала о похищении. Определенно это не то, о чем говорят и у нее в семье. К моему удивлению, она продолжает. — Я думаю, она любила меня больше, чем мои родители.

Ну, вот это меня шокировало. Она смотрит вниз на стол, и ее волосы лежат на плече, словно какой-то щит.

— Она похитила тебя, — указал я на очевидное.

Роуз бормочет что-то, чего я не расслышал, но я слышу нотки гнева в ее голосе. Секунду спустя она произносит более четко:

— Она сделала это, чтобы помочь мне.

Я, помнится, читал статьи в газете о суде над ее похитителями. Она свидетельствовала в их защиту, хотя ее вызвали для обратного. Промыли мозги, вот, что люди потом сказали. Ее похитители промыли ей мозги, и бедная маленькая девочка должно быть в шоке. Я помню тогда задавался вопросом, что из написанного правда, а что — ложь. Но теперь я сижу здесь и слушаю, как она своими собственными словами подтверждает, что это правда. Она не только подтвердила то, что было напечатано, она сказала «думаю» в настоящем времени. Она все еще верит.

— Она теперь в тюрьме, так? — спросил я, имея в виду женщину, о которой она говорила.

Роуз только кивает и разглядывает стол.

— Она училась с моими родителями. С твоим папой, я думаю, — добавляет она так, будто сразу об этом не подумала. — Она была со Слизерина.

Ну, конечно же, была. Кто еще будет похищать маленьких девочек кроме бывших слизеринцев. Неудивительно, что у нас такая ужасная репутация. Если она была со Слизерина, то мой папа должно быть ее хорошо знал, особенно если они были одногодками. Я подумываю с секунду, что, может, стоит его спросить об этом, но, конечно, не спрошу. Это не только повлечет за собой настоящий разговор, но и поднимает некоторые интересные вопросы, на которые я неуверен, что хочу отвечать.

— Ты все еще веришь в это? — осторожно спрашиваю я. — Что она любила тебя больше, чем твои родители?

— Я не знаю, — ее голос тих, но решителен. — Все, что она говорила, имело смысл.

Я не знаю, о чем она говорит, и не знаю, следует ли на нее давить. Я решаю пойти безопасной дорогой:

— Ты с кем-нибудь говорила об этом?

Роуз поднимает глаза и смотрит на меня в почти веселом изумлении:

— Ты шутишь? Я уже три года хожу на терапию! Каждую неделю.

Никогда об этом не слышал. Не представляю, что она находит время, чтобы ходить на терапию, но у меня не все уроки с ней. Думаю, у нее полно возможностей туда ходить.

— Тебя это беспокоит? — спрашивает она, и ее тон передразнивает мою осторожность. — Что я сумасшедшая?

— Я не думаю, что ты сумасшедшая, — мягко отвечаю я. И это правда. Она может иногда быть жуткой, но я не назвал бы это сумасшествием.

Роуз улыбается мне нежно и мягко. Она выглядит почти застенчивой и заправляет локон за ухо. Она такая хорошенькая, что это почти смешно.

— Ну, теперь ты знаешь мой ужасный темный секрет, — говорит она, и это звучит так, будто она почти смеется. — Так что, раз ты не сбежал в ужасе, то, думаю, мы со всем справимся.

Я пытаюсь выглядеть не слишком довольным тем, что она сказала «мы». Она говорит о себе и обо мне, как о чем-то едином. Когда она убирает свои ступни с моих колен обратно на пол, я расстраиваюсь. Но потом она использует их как поддержку, чтобы перегнуться через стол и быстро меня поцеловать.

И я уже больше совсем не расстроен.

========== Глава 36. Ал. Взрыв ==========

Пасхальные каникулы.

Они хороши по двум причинам: во-первых, школа почти кончилась, во-вторых, я некоторое время не буду видеть людей, которых видеть не хочу (большей частью Меган и ее подруг).

Но, конечно, обе эти причины меркнут в сравнении со многими, многими причинами, почему это ужасно.

Главная причина, конечно, в том, что я поеду домой и увижу родителей. Я знаю, что они с ужасом ожидают нашего приезда, ведь это значит, что им больше не удастся избежать вопросов. Они будут вынуждены ответить нам, и, я уверен, они не ждут этого с нетерпением, учитывая, что до сих пор даже намека не дали. Не говоря уже о том, конечно, что мне придется провести следующую неделю в непосредственной близости от Джеймса, что никогда не было хорошо, а особенно теперь, когда мы смертельные враги.

По крайней мере, стало лучше с Роуз. У нас уже почти все снова нормально, и я этому рад. Мне не нравится с ней ссориться, и я счастлив, что мы так легко это забыли. Если честно, мы, наверное, тянули это дольше, чем следовало, но мы никогда не ссорились за пятнадцать лет, так что, наверное, пришла пора. Но теперь все кончено, и все хорошо. И мне это нравится.

У нас свое отдельное купе в поезде, и она почти все время болтает о Скорпиусе Малфое. Она хотела, чтобы он сел с нами, но я сказал, что это плохая идея, потому что слишком многие заметят, и кто-нибудь догадается, а этого ей не хочется. Так что она не стала настаивать, и мы провели всю поездку до Лондона, говоря о нем. То есть, она говорила о нем, а я изо всех сил старался не закатить глаза.

Когда мы, наконец, прибыли на станцию, она выбежала, чтобы успеть поймать его, прежде чем он исчезнет. Думаю, она хочет быстренько попрощаться, и я даже не пытаюсь отговорить ее. Вместо этого я достал обе наши сумки с багажной полки и перекинул их через плечо. Ее сумка намного тяжелее моей; определенно, она решила упаковать половину своих вещей ради недельной поездки домой, а я почти ничего с собой не взял.

Я жду ее в коридоре и пытаюсь стать настолько худым, как только возможно, только бы избежать раздраженных и хмурых комментариев протискивающихся мимо людей. Наконец, я вижу, как Скорпиус выходит из одного из купе, и направляюсь в ту сторону. Роуз выходит минутой позже, как раз когда я дошел до двери. Я пихаю ей ее сумку, и она перебрасывает ее через плечо с громким пыхтением. Она думает, что я должен ее тащить, но нет уж. Если ей захотелось взять с собой кучу ненужных вещей, то пусть сама и разбирается с их тяжестью.

На платформе нетрудно заметить наших родителей, вернее, нетрудно заметить ее родителей. Моих нигде не видно. Родители Роуз глупо болтают о чем-то с тетей Флер, которая, очевидно, пришла забрать Луи. Они обернулись, когда мы подошли, и нам пришлось обойти их всех, чтобы обняться.

– Мы отвезем вас домой, – объяснила тетя Гермиона, прежде чем я задал вопрос. – Вернее, мы едем в Нору.

Я не знаю, почему наши родители не пришли забрать нас сами, но я подозреваю, что это связано с различными фотографами, которые толпятся вокруг. Уверен, они пришли сюда следить за моими родителями, но вместо этого им пришлось следить за кандидатом в министры.

Тут появляется Луи, и я не могу не почувствовать неловкости за ребенка, когда его мама схватила его и принялась покрывать поцелуями. Он пытается отклониться (в конце концов, вся школа в пределах видимости), но она, похоже, не понимает, какой это позор. Позже появляются Хьюго и Лили, и Лили закатывает глаза, когда видит, что мамы и папы нет.

– Где Джеймс? – спрашивает тетя Гермиона, и я знаю, что она теряет терпение и не может больше игнорировать журналистов и фотографов, которые сгрудились лишь в метрах от нас. Мы ждем, и ждем, и ждем. Он вообще был в поезде?

Наконец, он появляется из толпы, хотя вряд ли обращает внимание на что-либо кроме Кейт, которую он тесно прижимает к себе рукой. Он шепчет ей что-то на ухо, и она хихикает. Интересно, никто не против, если я сейчас блевану кому-нибудь на ботинки? Они совершенно никого и ничего вокруг себя не замечают, и мне интересно, не стоят ли ее родители поблизости. Определенно, они бы убили моего брата, если бы увидели столь омерзительное проявление чувств на публике, которое вижу я. Они остановились на полпути и принялись целоваться прямо посреди толпы.