Klangfarbenmelodie (СИ)

Уснул Аллен сразу же, как голова его коснулась подушки. И последней мыслью, пролетевшей в его голове, было то, что быть таким счастливым долго просто невозможно.

Но ему ужасно этого хотелось.

А потому образ Адама — такого, каким он помнил его с детства: черноволосый, с золотыми радужками и сеточкой морщин около глаз — выветрился сразу же, заменяемый видением мамы в просторном светлом платье, близнецов, скачущих около неё, и, неожиданно, Тики, со спокойной и наглой ухмылкой взирающего на него, отчего, кажется, Аллен даже под одеялом раскраснелся настолько, что хотелось провалиться под землю.

***

Тики просыпался медленно, но приятно. Тело явно затекло до безобразия, но тепло компенсировало это неудобство, а еще кто-то гладил по голове и иногда соскальзывал подушечками пальцев на загривок, разгоняя по телу мелкие мурашки.

Мужчина потянулся, широко зевая, и уткнулся носом в диванную подушку, не желая так быстро расставаться со сном и ворча себе под нос что-то беззлобно-неразборчивое. Ласковая рука зарылась пальцами в волосы, поглаживая кожу головы, и Микк глубоко вздохнул.

— Ну Ти-и-ки, — тихо усмехнулись ему на ухо, сильнее сжимая волосы в пальцах, — просыпайся. А то твой чай скоро остынет. И у тебя телефон звонил.

Тики лениво вскинул свисающую с дивана руку, ловя гладящую его по голове ладонь, и ласково сжал ее, скользнув пальцами по тонкому запястью. Ладонь дернулась — теплая, узкая, нежная, — и ее обладатель обескураженно хохотнул.

— Ну Тики!

— Ну что?.. — поворачивая голову и открывая один глаз, вздохнул Микк. Малыш сидел на диване рядом почти впритирку, и смотрел на него склонив к плечу голову. Белые пряди падают на шею и накрывают щеку, татуировка поверх шрама извивается черной хитрой змеей, губы подрагивают в легкой улыбке. — Звонили и звонили…

— Ну, а вдруг что-то важное? — надулся юноша, больше не пытаясь вырвать ладонь из его руки, а мягко, хотя и неловко, сжимая пальцы на запястье Тики в ответ.

— Не может мне звонить никто важный рано утром… — недовольно сморщил нос мужчина. — И даже Неа не будит меня в такую рань…

— Это не рань! — Малыш надулся еще сильнее (как будто специально будил Тики ради чего-то, но желаемого не получил) и все-таки выдернул ладонь из руки Микка. — Уже девять вообще-то! — заявил он почти обиженно. — И я так каждый день в школу встаю!

— А ты пропусти, — легкомысленно хохотнул Тики, прекрасно понимая, что если будят его так, то Неа уже нет дома, а в школу юноша и без того не пошел. — Днем больше, днем меньше — на экзамены все равно придешь…

Аллен возмущённо фыркнул, закатив глаза, и поднялся на ноги.

— Вставай давай уже и подвези меня, — проворчал он с сердитым видом. Тики прыснул, отчего-то ужасно благостный (пальцы у Малыша были такие ласковые, что хотелось чувствовать их как можно чаще), но остался лежать на диване, лукаво посматривая на юношу из-под полуопущенных ресниц.

— А ты вдруг переклассифицировался из заядлого прогульщика в примерного ученика? — в хитром удивлении приподнял он бровь, с наслаждением наблюдая, как Аллен досадливо морщится, вновь закрываясь за своей маской мрачности и незаинтересованности.

— Небось слышу от самого фееричного прогульщика среди моих знакомых, — иронично хмыкнул редиска, бросив на него резкий колючий взгляд, и сразу же отвёл глаза в сторону, сжав челюсти, чтобы казаться невозмутимым и спокойным.

Ну что за прелесть.

Прячет смущённый румянец за холодностью.

Тики глухо хохотнул, пожимая плечами, и, вставая с дивана под внимательный серый взгляд, с улыбкой признался:

— А я дома учился, Малыш, — и, заметив, как всё-таки стыдливо вспыхнул Аллен, пряча лицо, добавил, желая насладиться этим зрелищем как можно дольше: — Так что, к слову, могу и с уроками помочь.

— Н-но… — тут же растеряв всю свою невозмутимость, выдавил юноша, — как же вы с Неа тогда познакомились?.. Я думал… думал, вы в университете учились вместе, хотя ты… не очень-то беспокоишься о своем дипломе, — это было подмечено уже с неловкой усмешкой.

Тики прошел на кухню и сел за стол, чуть хрустя спиной и ностальгически вздыхая. Их с Неа история знакомства была… о, это что-то с чем-то.

— Мы с твоим братом, — улыбнулся мужчина, — познакомились в музыкальном магазине. Тогда я только нашел его в Киото и еще совсем мало знал. Увидел, как этот обалдуй зашел туда — и обрадовался… А потом, после знакомства, пообещал себе пристрелить его в ближайшее время.

Потому что Неа Уолкер назвал джаз унылой нудятиной и махнул рукой на прекрасную Симону Молинари, диск с песнями которой оказался в японском музыкальном магазине просто каким-то чудом. И хотя у Тики была уже вся дискография этой певицы на тот момент, диск этот он все равно купил — как знак того, что однажды пристрелит одного напыщенного болвана, выпустив у него всю обойму.

…а недавно вот он из живота у брата этого болвана пулю вынимал и бормотал всякую утешительную чушь — про Алису, музыку, кафе и Неа.

Тики искренне надеялся все это время, что, метаясь в бреду, Аллен не запомнил его полных волнения горячечных мольб не умирать. И что никто ему не сказал про то, что он сидел с ним всю ночь, когда очнувшегося от обморока Неа, примчавшегося в палату брата, все-таки удалось отправить спать.

Это было слишком сентиментально.

Как интересно все-таки повернулась жизнь.

Аллен мягко рассмеялся, манерно (видимо, въевшаяся привычка от женского образа) прикрыв ладонью рот, и зажмурился, развеивая этим невинным, но ужасно соблазнительным жестом (или, может быть, это для влюблённого Микка все его жесты казались соблазнительными, а юноша, на самом деле, был слоном в посудной лавке?) все размышления мужчины.

— Дай угадаю, — со смешком выдохнул Малыш и весело улыбнулся, вскинув палец правой руки вверх, — он снова завис у полки с каким-нибудь хардкором, при этом понося всё, чья громкость в два раза ниже? — и плутовато сощурился, выглядя в этот момент так привлекательно, так, чёрт подери, аппетитно, что Тики внезапно задумался: а какого чёрта редиска всё ещё не в его объятиях?

— Да-а-а, — длинно протянул мужчина с убитым вздохом. — И поносил он, кстати, не только мою любимую итальянскую джазистку, — заметил он, покачивая головой. — Не знаю, каким чудом Симона Молинари очутилась в японском музыкальном магазине, но именно с нее все и началось. Собственно… изначально не было особо никакого знакомства — мы жестоко разругались прямо в магазине, а потом… о, потом пришлось смоделировать еще одну случайную встречу, — здесь Тики развел руками и коротко усмехнулся, всеми силами удерживая себя от того, чтобы потянуться к хохочущему Малышу и поцеловать его.

— Ты должен был с ним подружиться, сам этого не желая? — невесело вздохнул наконец юноша, отпивая из своей чашки, и озадаченно опустил плечи.

Микк легкомысленно скривил губы.

— Не пойми меня превратно, — заметил он, — но я ни с кем не хотел дружить. Вообще никак. И… общаться с людьми у меня получается чаще всего просто на приятельском уровне. С Неа все получилось вообще случайно — он сначала жутко меня бесил, а потом внезапно оказался не таким уж плохим парнем… И в итоге я рассказал ему правду.

Тики взглянул на подобравшегося юношу, который взволнованно облизнулся и обхватил пальцами кружку, и с удовольствием пронаблюдал, как тот заворожённо выдохнул:

— И как… как брат отреагировал?

— О, — многозначительно протянул мужчина, любуясь предвкушающим восторгом во взгляде Аллена, и ухмыльнулся, — он заехал мне в лицо и разбил даже, кажется, нос. А на следующий день приехал рано утром и молчал до самого вечера, пока я не сжалился и не завёл с ним разговор, — нарочито легкомысленно пожал Микк плечами, вспоминая тот сумасшедший день и виноватое лицо друга. — Никогда не думал до того момента, что он такой плакса, — задумчиво пробормотал он, хмыкнув, и услышал вдруг разлившийся по кухне весёлый смех.

Аллен зажмурился, сдерживая выступившие слёзы, и прижал ко рту ладонь, слегка пригнувшись к столешнице — белые волосы (они всегда были такими серебристыми?) упали на щеки, обрамляя аккуратное лицо, и извилистая татуировка соблазнительной змеёй поползала по скуле, превращая редиску из замкнутого мрачного мальчишки в симпатичного искреннего юношу.