Klangfarbenmelodie (СИ)

Но юноша никогда не считал, что похож на неё. Особенно — сейчас, когда был похож на сморщенного старика, уродливого и обезображенного настолько, что даже не хотелось показывать себя миру.

Может, оттого Аллен и закутывался в одежду так плотно, что лишь лицо и было видно.

А Неа сейчас вдруг сказал, что он похож на маму.

— Точно! — вдруг воскликнул брат, воодушевлённо хлопнув в ладоши, и радостно продолжил: — У меня же есть её фотография, представляешь? Сейчас её принесу! — и умчался к себе в комнату, оставив юношу в совершеннейшем смятении.

Когда мужчина вернулся, Аллен уже допил свой чай и теперь в полнейшем раздрае кусал губы, потому что… лица мамы — с того портрета — не видел уже одиннадцать лет. И все… все, что у него от нее было — воспоминание об этом портрете и фантомное ощущение теплых рук, иногда настигающее его по ночам. А теперь еще, как оказалось, голос.

И, может быть, фотография.

Неа осторожно передал юноше старое фото с немного завернувшимися засаленными уголками и замер на месте, так снова и не сев на свое место.

На фотографии были изображены близнецы — еще совсем мелкие, лет по семь-восемь, ровесники самого Аллена на момент аварии. И — молодая женщина в длинном простом платье и с распущенными волосами. Она мягко улыбалась, гладя мальчишек по голове, и доверчиво смотрела в объектив фотоаппарата.

Один из мальчишек (кажется, сам Неа, хотя, может, и Мана — тогда близнецов было не отличить) прижался ухом к едва заметно округлившемуся животу женщины и широко улыбался.

— Она была на четвертом месяце беременности тогда, — Неа едва заметно улыбнулся, протягивая руку и взъерошивая Аллену волосы. — Уже тогда знала, как тебя назовет. Перерыла кучу справочников с именами зачем-то… До сих пор помню, — мужчина сел рядом и поставил локти на стол. — Она говорила, ее сын будет тверд как скала — и счастлив как получивший признание музыкант. И ведь даже… даже проверяться никогда не ходила. Отец вечно над ней смеялся. Говорил, а что делать будешь, если родится девочка. Но Хинако всегда только в ответ на это рукой махала.

Аллен слушал его как заворожённый, не способный даже и слова сказать, потому что Неа рассказывал о Хинако так нежно, так тепло, и эта доброта его слов, она будто разлилась по кухне, окутывая ощущением защиты, любви, безопасности.

Юноша хохотнул, представляя, как Майтра, скорее всего ворчал при разговоре с женщиной, и отчего-то почувствовал себя совершенно счастливым.

Он помнил отца Неа — тот был всегда добр к нему, гладил по голове и рассказывал разные научные вещи, в которых мальчишка не понимал ничего, но слушал с нескрываемым восторгом.

— Отец очень любил её, — вдруг проговорил Неа со вздохом. — Когда умерла наша мать, Хинако уже была в Семье и помогала ему всем, чем могла. Нас вот как своих воспитывала, — со светлой грустью улыбнулся мужчина, и Аллену внезапно ужасно захотелось его поддержать. Он протянул правую руку к его ладони, лежащей на столе, и не сильно сжал её пальцами.

Юноша не знал, что сказать, не знал, что сделать, как успокоить, как подбодрить, а потому он молчал, смотря на поджавшего губы брата, и поглаживал его кисть, пытаясь хоть так показать свою беспокойство.

— И даже в этом ты ужасно похож на неё, — улыбнулся Неа, иронично хмыкнув. — А когда ты был на сцене, я даже сначала подумал, что это… Хинако.

— Н-но… — Аллен не смог удержать недоверчивой улыбки и выдохнул, — ведь ты же говорил про Адама, и я так… боялся, что…

Мужчина часто замотал головой, прерывая его, и сжал его руку в своих ладонях, не давая отстраниться и испугаться.

— Я когда голос твой услышал, — он сорвал на шепот и благоговейно зажмурился, — сразу решил, что мне чудится, понимаешь?.. и еще подумал тогда — о, я понимаю, почему Тики влюбился по уши в эту девушку, — Аллен прыснул, опуская голову, чтобы не дать брату увидеть своих смущенно полыхающих щек. — А потом… — здесь Неа и сам хохотнул, — он мне сказал, что это ты там, на сцене!.. и я дернулся к тебе, я хотел… прощения попросить. Потому что такое… такой голос не прячут, Аллен, и я… я рад, что все вот так вот произошло.

Юноша вздохнул, чувствуя себя совершенно обескураженным, и потер ладонью лоб. На самом деле теперь… теперь и он был рад, что все так произошло и что Микк рассказал его брату правду, потому что иначе…

Вообще, если разобраться и рассудить по-хорошему, без Тики они бы с Неа не сидели сейчас вот так за чаем и не говорили о покойной матери Аллена — о том, какой она была замечательной, и как сильно он — о господи, у него не было даже мечты об этом! — на нее похож.

Наверное, всё-таки зря юноша ударил его. Микк же из лучших побуждений это сделал. А потом ещё и… о боже, в любви признался, а Уолкер, совершенно растерянный и просто не понимающий, как вести себя в таких ситуациях, в живот ему заехал.

Успокаивало лишь то, что он вложил минимум силы в удар.

Аллен тяжело вздохнул, глядя на Неа с каким-то доселе не испытываемым трепетом и спокойствием, чувствуя — наконец чувствуя — его тепло и обладая возможностью вернуть это тепло сторицей, и неловко хохотнул, решив, что обязательно извинится перед Тики завтра с утра, иначе стыд сожрёт его.

Хотя он и так сожрёт его, если мужчина снова полезет обниматься и целоваться.

Юноша обречённо выдохнул, пытаясь казаться не сильно смущённым, и улыбнулся брату.

— Я… я тоже рад, — прошептал он, закусив губу, и крепче сжал пальцами его ладонь, ужасно желая спросить про Хинако ещё и испытывая странный, иррациональный испуг. — А мама… ну… она…

— Она была замечательной, Аллен, — заверил его Неа с уверенной улыбкой. — И ты… ты был таким же красивым на сцене, как и она. Ужасно похож на неё, — снова как-то даже обескураженно признался он, словно для него самого это стало открытием, и он никак не может успокоиться. Хотя так и было, по всей видимости.

— А расскажи… — Аллен запнулся и закусил губу, не в силах не воспользоваться случаем, но в то же время понимая, что Неа может быть трудно вспоминать это, — что она петь любила?.. Ведь Мана… он же свои вкусы музыкальные имел. А мама…

— Она любила разные колыбельные, — улыбнулся, однако, в ответ мужчина. — И еще — романсы. О, романсы были историей отдельной! — он откинулся на спинку своего стула, отпуская руку юноши и взмахивая руками. — Она обожала именно испанские романсы! И постоянно приговаривала, что любителей испанского искусства в доме нет, какой кошмар! Никто не разделяет ее страсти, всем подавай фортепиано!

Аллен засмеялся, жутко удивляясь звонкости своего голоса, и подпер ладонями лицо.

Он готов был слушать рассказы об этом вечно — какой замечательной была Хинако, какие у нее были руки, какие глаза, какой голос, что она любила и какие песни пела… Когда-то он все это уже знал, но сейчас ему казалось, что все забыто, потому что в последний раз о маме они с Неа говорили еще перед смертью Маны.

И теперь… теперь это было так ошеломляюще хорошо, что Аллен готов был не спать всю ночь.

Но Неа, видимо, всё-таки заметив, как юноша медленно зевал, пытаясь не раскрывать рот, покачал головой и, взъерошив распущенные седые волосы, улыбнулся.

— Тебе в школу с утра, братишка, так что иди-ка уже спать, — ласково проговорил мужчина, и Аллен счастливо зажмурился, чувствуя, как внутри у него всё трепещет и дрожит, потому что… о боже, они с Неа сидели за одним столом и разговаривали. Сколько он уже мечтал об этом? Как долго желал этого?

…все одиннадцать лет они были рядом, но между ними была огромная стена.

Которую разбить удалось лишь Тики.

Аллен хохотнул, кивая в ответ, и, не сдержавшись и обняв Неа (тот охотно прижал его к себе в таком жесте, словно сам поверить не мог во всё, что сейчас происходило), направился в свою комнату, ощущая себя внезапно слишком уставшим и вымотанным.

Проходя мимо Микка, развалившегося прямо в гостиной (тот буквально повалился на диван, кряхтя и стоная, и потребовал не беспокоить его), юноша украдкой поправил одеяло, проводя пальцами рук по его лицу и шее, и, залившись краской, под внимательный и подозрительный взгляд брата, показал спящему мужчине язык, отчего-то желая в этот момент коснуться губами его лба.