Выученные уроки (СИ)

Прикинься идиотом. Я избегаю ее взгляда и снова пожимаю плечами.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Джеймс, — говорит она твердо, в ее голосе больше нет неуверенности. — Он рассказал тебе о нас, верно?

Я глотаю слова, которые на самом деле хочу сказать, и пытаюсь сохранить выражение лица таким невозмутимым, как только возможно. Не хочу, чтобы она увидела или заметила что-то, что может не так понять и сделать выводы. Я лишь снова пожимаю плечами и говорю:

— Это не мое дело.

Я слышу звук, похожий на раздраженный вздох, и не могу не взглянуть на нее. Она выглядит несчастной, и я почти чувствую к ней капельку жалости. Но затем я вспоминаю, что она разбила мне сердце, и оставляю это.

— Он не говорит со мной, знаешь, — многозначительно сказала она. — Он совершенно меня игнорирует.

Я продолжаю идти, заставляя одну ступню обходить другую со ступени на ступень нескончаемой лестницы.

— Как будто он даже не помнит.

Хочу, чтобы она перестала говорить. Я начинаю раздражаться и, наконец, выдавливаю равнодушные слова:

— Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать, Меган, — резко сказал я. — Он со всеми девчонками себя так ведет.

Она не отвечает сразу. Я, наверное, ранил ее чувства, и я это знаю. Но я не знаю, чего она от меня хочет. Ждет ли она, что я искупаю ее в жалости и начну извиняться за Джеймса? Я не сделаю этого. У меня к ней недостаточно для этого жалости, и я не буду извиняться за то, что сделал мой брат. Я и не должен. Он взрослый, он сам должен отвечать за свои действия.

Мы идем дальше. Серьезно, когда, наконец, кончится эта лестница? Наконец, Меган заговаривает, и ее голос звучит странно уверенно, это далеко не такой нервный тон, которым она говорила пятнадцать секунд назад.

— Не могу поверить, что вы родственники.

Я закатываю глаза, продолжая смотреть под ноги, и стараюсь игнорировать то, что она так хорошо пахнет, когда идет рядом со мной.

— Я тоже, — с сожалением бормочу я. Это тоже правда. Мы настолько друг другу противоположны, насколько это только возможно. Это странно и непонятно, и я каждый день удивляюсь, как вообще могло так случиться, что у нас общие родители, и мы выросли в одном доме. Если бы мы оба не проявляли признаки семейного сходства с нашими родственниками, я бы поклялся, что один из нас подкидыш.

— Ты нравишься мне намного больше.

Если бы все было нормально, ее слова заставили бы мои мысли лететь, а пульс — участиться. Но что еще она может сказать? Я никогда не спал с ней и не отказывался после этого говорить. Я никогда даже не целовал ее. Все что есть, это возможность быть ее другом, с которым она болтает и общается, но к которому совершенно равнодушна. Так что нет, ее слова меня не порадовали. Вместо этого я лишь нахмурился.

— Что он говорил обо мне?

Боже, я хочу, чтобы она просто заткнулась. Я не знаю, чего она хочет. Сомневаюсь, что правды, если только она не мазохистка. Сомневаюсь, что она хочет, чтобы я сказал ей, что он злорадствовал и дал мне почитать ее личное письмо. Сомневаюсь, что она хочет узнать, что единственная причина, по которой он с ней даже заговорил — это чтобы достать меня. Я сомневаюсь, что она хочет знать все это, поэтому мне приходится прикусить язык, чтобы сдержаться и не сказать ей все.

Странно в этом признаваться, но часть меня хочет причинить ей боль. Пусть я зол на Джеймса, мне она причинила боль. Я не собираюсь признаваться в этом, потому что это звучит невероятно, невероятно глупо. Но что мне еще осталось делать? Я нахер устал скрывать всю эту хрень от нее.

— Он ничего не сказал, — наконец ядовито произношу я. — Кроме того, что теперь я могу тебя забирать, и что я должен поблагодарить его за то, что он тебя для меня подготовил.

Я сожалею о своих словах в ту же секунду, как произношу их. Я знаю, как мерзко это звучит, какую невероятно ужасную боль это ей причинило. Я не знаю, зачем это сказал. Я не хотел на самом деле причинить ей боль. По крайней мере, я так думаю.

Она замерла, застыв на своем пути. Я не останавливаюсь и продолжаю подниматься по лестнице, но немного замедляю шаг. Я хочу все вернуть. Но не могу. Я ничего не могу сделать. Я не могу даже на нее посмотреть, потому что знаю, что ранил ее самым ужасным способом, не говоря уже о том, что раскрыл свою тайну.

Я не знаю, стыдиться ли мне или же чувствовать себя униженным, ведь я почти что признался ей во всем, что скрывал годы.

Откуда-то сзади доносится сдавленный всхлип, и я зажмуриваюсь, борясь с желанием вернуться и успокоить ее. Не знаю, как бы я это сделал, потому что я почти уверен, что не смогу ей даже в лицо посмотреть.

Но, в конце концов, я не могу удержаться. У меня природный инстинкт — не быть к людям ублюдком. Так что я останавливаюсь и разворачиваюсь, возвращаюсь назад к ней так медленно, как возможно. Она стоит, прислонившись к стене, закрыв лицо руками. Она не всхлипывает или издает какие-либо звуки, просто тяжело дышит, стараясь сохранить над собой контроль. Она не смотрит на меня, так что я останавливаюсь перед ней и смотрю на нее.

— Извини, — бормочу я, проглатывая желание сказать ей что-нибудь другое. — Я не должен был тебе это говорить.

Она ничего не говорит, так и стоит, спрятав лицо в руки, и ее плечи легко подрагивают.

— Меган, — тихо говорю я, пытаясь ее успокоить. — Ты в порядке?

— Почему ты мне не сказал? — внезапно спрашивает она, и, когда она смотрит на меня, ее напряженные глаза красны.

— Не сказал, что? — нервно спросил я, хотя очевидно, что я полностью понимаю, о чем она говорит.

— Это поэтому он… — она останавливается и качает головой. — Потому что ты? Поэтому он…

Я ничего не говорю. Мое сердце бьется так, что готово выскочить из груди, и внезапно мне хочется оказаться как можно дальше и спрятаться. Не так я себе представлял этот разговор. Это ужасно.

Когда я не ответил, она решила прочитать ответ по моему лицу и начала плакать.

Потрясающе.

Я не знаю, что делать с плачущими девчонками. Никогда не знал. Единственная девчонка, рядом с которой я чувствую себя комфортно — это Роуз, и я не могу вынести, даже когда она плачет. Не то чтобы это имело значение сейчас, учитывая, что я зол на нее даже больше, чем на Джеймса или Меган. Я знаю, это нечестно. Я знаю, она ничего не могла сделать, чтобы их остановить. Но она должна была мне рассказать. Она должна была мне рассказать и спасти от того, чтобы я услышал это от него. Роуз — единственный человек, которому я бесконечно доверяю, и она скрыла от меня самый ужасный возможный секрет.

И я не знаю, смогу ли я ей это простить.

Меган продолжает плакать, слезы начали катиться по ее щекам. Я намереваюсь оставить ее здесь и просто уйти в гостиную. В конце концов, не мое дело, что она стоит тут, плачет? Она заслужила слезы. Разве нет?

Но, конечно, я не могу этого сделать. Я не могу быть настолько мерзким, хоть в глубине души и хочу.

— Меган, прости, — снова говорю я, глубоко вдыхая через нос и пытаясь держаться от нее как можно дальше, хоть это и трудно в таком тесном помещении, как лестничный колодец.

— Ты меня ненавидишь? — спрашивает, почти шипит, она, коротко выдыхая и вытирая свои мокрые глаза.

— Нет, — честно отвечаю я. — Конечно нет.

Она ничего на это не говорит, лишь продолжает плакать.

Наконец, она качает головой и вдыхает через рот.

— Я не знала, — тихо сказала она и посмотрела прямо на меня. Ее глаза невозможно красивые, большие, темно-карие, цвета темного шоколада. Они идеально подходят к ее лицу.

Стоп.

Я не буду стоять тут и отвлекаться на нее. Здесь все закончено, и мне тут больше нечего делать. Я не позволю чему-то такому простому, как ее глаза, отвлечь меня от того, что ей хочется знать.

— Не имеет значения, - тихо отвечаю я. — Извини, что он причинил тебе боль.

Разве я не говорил себе, что не буду за него извиняться? Какое это имеет значение? Он для меня ничто. Мы родственники по крови, вот и все. У нас больше нет ничего общего. Я не должен за него извиняться.