Место третьего (СИ)

— Тебе больно?

— Сэймей, всё в порядке, я же ск…

— Отвечай на вопрос. Прямо отвечай. Это приказ.

И это называется «нормальное общение»? То есть как в принципе может считаться общением вытягивание из Агацумы односложных ответов, причём фактически насильственным способом?

А с приказом, кстати, он пытается бороться. Я прямо вижу признаки упорных стараний, которые появляются на его лице в виде сведённых вместе бровей, двигающегося кадыка, заметного даже сквозь бинты, как будто он никак не может сглотнуть, и тотального напряжения всех мышц.

Я не Боец, я не знаком с ощущением приказа — а это именно что ощущение. Слышал, что немного похоже на гипноз, на определённую тягу или внезапное желание. И не поддаться ему очень трудно, тут настоящие усилия нужны. Это чем-то напоминает выгул собаки, когда хозяин тянет поводок — и собака идёт в нужном направлении. Пытаться обойти приказ — всё равно что тянуть поводок в другую сторону: и силы нужны, и больно, когда ошейник врезается, и тяжело. Здесь всё то же самое, только мысленно.

— Да, — наконец шепчет Агацума, стыдливо отворачиваясь.

Будто это он виноват в том, что Doubtless оказались очень сильной парой и хорошенько его потрепали. А может, так оно и есть. Может, он и впрямь стыдится того, что пропускал атаки. Ведь нельзя стыдиться того, что тебе больно. Или можно?.. Тут у меня какой-то затык.

— А почему ты не сказал об этом? Почему не попросил моей помощи?

— А ты бы помог?

Это не вопрос-надежда, это утверждение, которое в действительности должно звучать как «Можно подумать, ты бы помог». Но в такой форме это было бы хамством.

— Разумеется, нет, — подтверждаю то, что скрылось за этим вопросом. — Боец должен уметь сам справляться со своими проблемами, если это не критично для жизни. Но ты бы мог попытаться попросить.

Усмешка на его губах служит достаточно красноречивым ответом.

— Сегодня ты сказал, что тебе не нужна моя помощь и что ты сам со всем справишься. Если так, то и я не имею права просить твоей помощи. Это было бы нечестно.

И вот опять он говорит не совсем то, что думает. Я снова упускаю из вида, что «Боец» — это лишь фасад, за которым скрывается не компьютерная программа, оперирующая только теми данными, которые ввёл в неё программист, а вполне живой человек. И человек этот, как и я, умеет думать, анализировать и делать выводы. Мне не обязательно каждый раз что-то объяснять ему, разжёвывать или отдавать приказы. Соби точно так же наблюдает за мной, приходит к определённым выводам и подстраивает своё поведение под мои предполагаемые запросы.

Так что дело здесь вовсе не в том, что это было бы нечестно. Соби просто понял, что при нём я стараюсь держать лицо, значит, и его лицу не место в грязи — ведь Боец обязан быть достойным своей Жертвы. К тому же, по-прежнему играет свою роль элемент рекламы, которую устроил Ритсу. Мы с Соби узнаём друг друга не с нуля, а с позиции тех базовых характеристик, которые заложил в нас именно он. Про Соби говорилось, что Боец послушен, силён и вынослив. А Агацума явно в курсе, как именно его могли отрекомендовать мне. Значит, чтобы не подставлять Минами, он и должен слушаться и демонстрировать свою силу и выносливость. И про меня Соби точно было сказано что-то, помимо того, что я успел подслушать под дверью кабинета несколько дней назад. Поэтому он придерживается той модели поведения, которая подошла бы для отрекламированного Сэймея, по ходу действия корректируя её уже в связи с моими непосредственными требованиями. Короче, всё сложно.

— Да, ты прав. Просьба о помощи — всё равно что демонстрация слабости. А я слабаков не люблю.

— Хорошо, Сэймей.

Агацума дипломатично закрывает очередной блок разговора. Но я так ничего и не выяснил о Ритсу.

— Так почему ты пришёл смотреть на меня? Это что… облегчает боль?

— Нет. Боль облегчает только тактильный контакт между Бойцом и Жертвой.

И в очередной раз «спасибо»! Можно ставить «отлично» за тщательную зубрёжку учебников.

— Тогда зачем?

— Это плохо?

— Нет. Ответь: зачем?

— Ты сердишься?

— Агацума!

Небеса в свидетели, этот парень и мёртвого допечёт! Ну неужели, неужели мне после каждого вопроса нужно приказывать отвечать?! Он опять что-то скрывает. Если бы не скрывал — давно бы уже ответил.

— Соби, — глубоко вздыхаю, чтобы окончательно не выйти из себя. — Я приказываю честно и без умалчивания ответить на вопрос: зачем ты пришёл и зачем тебе нужно меня видеть? Отвечай! Это приказ.

Соби и сам вздыхает и хмурится, пытаясь сопротивляться приказу и заодно оттянуть момент. Ну ничего, теперь-то я уж подожду. Начиная говорить, он смотрит в пол, так низко склонив голову, что лица не видно, и я с трудом разбираю его медленные, но сбивчивые слова:

— Мне… больно, Сэймей. Поэтому я пришёл. Сейчас я хочу… мне нужно видеть… твоё лицо…

Нет, мы определённо говорим на разных языках. Потому что Агацума сейчас не настолько силён, чтобы идти против моего однозначного приказа. В его понимании он ответил правду. Вот только так ответил, что я опять ничего не понял. Причём, переспрашивая, я не добьюсь более вразумительного ответа.

Отворачиваюсь и кладу ногу на ногу. Легче думается, когда это чудо света не маячит перед глазами.

Я задал свой главный вопрос, он честно ответил. Мне осталось только перевести его слова на более понятный для меня язык. Придётся прибегнуть к уже проверенному способу — машинная обработка информации, когда я загружаю в мозг имеющиеся понятия и тезисы, комбинирую их всеми возможными способами и нахожу нужное сочетание. С рыбой получилось, должно получиться и сейчас. Поехали.

Смотреть, видеть. Боль. Приносить облегчение. Минами. Моё лицо.

Прямо скажем, негусто.

Во время поединка Соби смотрел на Ритсу, когда ему доставались оковы, то есть когда он чувствовал боль. Неужели физиономия Минами — это такое лекарство? И соответственно, моя тоже? Нет. Соби только что сам сказал, что боль от гляделок не снимается. Тогда в каком, простите, месте ему становится легче, когда он на меня смотрит?

Ладно, добавим переменных. Пусть будут ассоциации и символизм — это я вспоминаю про пачку сигарет. Боль, ассоциация, Минами. Приносить облегчение… Видеть моё лицо, ассоциация, символизм. Боль… Минами… Нет, стоп. Кто говорил про облегчение? Это не он, это я спросил. А он ответил, что нет. Речь шла о том, что видеть меня — помогает. Но от этого не становится легче. Это разные понятия. Убираем ненужное. Тогда цепочка выстраивается совсем иная. Боль, ассоциация, Минами, боль, ассоциация, помощь, моё лицо… Помощь, боль… Чёрт! Ещё чего-то не хватает. Самого важного. Неужели?..

Когда до меня доходит, чего именно не хватает, понимание обрушивается так резко, что аж голову ведёт. Я почти привстаю с кресла, вцепившись в подлокотники. Если я прав… Если я прав…

Я забыл про крючки…

— Соби… — не оборачиваясь, осторожно зову я — не хочу спугнуть момент. — Так значит, Минами тренировал тебя лично?

— Да, — по неуверенности в голосе можно сказать, что Соби удивлён резкой смене темы.

— И он учил тебя переносить любую боль?

— Да.

— Значит, он сам причинял тебе боль?

— Да, — уже тише и после солидной паузы.

Вот как же хорошо иногда так «поговорить» — сплошные «да», безо всяких увиливаний и пинг-понга с вопросами. Но Соби отвечает мне, потому что пока не знает, что я уже всё понял…

— Выходит, чувствуя боль, ты всегда думал о нём или видел его лицо? И продолжаешь.

На этот раз Агацума молчит. Ладно, ладно, можешь ничего не говорить. Мне всё равно: что твои механические «да», что красноречивое молчание. Итог один: я прав.

— Я понимаю, в чём проблема, — разворачиваюсь вместе с креслом, переходя на ласковый доверительный тон. — Ты хочешь, чтобы я помог тебе её решить? Можешь ответить честно: это не показатель твой слабости. В конце концов, признать проблему — это уже почти что от неё избавиться. Ты хочешь, чтобы я помог?