Лестница в небо (СИ)

Он поднял измятое письмо и еще раз рассмотрел иероглифы.

Зверь.

«Ясно о ком. О Рафаэле своем убивается!»

Люблю.

«Тоже все ясно. По уши втрескался и плевать хочет, что тот о нем и думать забыл уже».

Ветер.

«Отрекся от данного мной имени, тварь. Я же простил! Чего ему еще не хватает?! Я-простил-его!!»

Эхо…

Шредер задумчиво прикрыл глаза, вертя в руках бумагу.

Что он хотел сказать этим?

Медитирует и слышит их? Нет. Караи писала, что он не впадает в транс.

Эхо? Что значит эхо? И почему он ни единым словом не упомянул столь драгоценного малявочного черепашонка?

Взяв со стола небольшую рацию, Шредер сухо усмехнулся, прежде чем нажать на вызов.

«Пора кому-то начать пользоваться подаренным мной телефоном».

– Сынок, – Сплинтер опустился рядом с Рафаэлем, погладив его по плечу. – Выслушай меня.

Тот кивнул, продолжая смотреть в стену, на которой влажно поблескивали красные иероглифы.

- Боль со временем утихнет, только дай ей это сделать. Не смотри во вчера, где исправить ничего невозможно, обернись на сегодня и завтра…

- Нет этого «завтра», Мастер, – глухо перебил Раф, даже глаз не скосив. – Теперь-то уж чего?..

Сплинтер качнул головой.

Он понимал своего сына, как никогда хорошо, наверное, потому что сам так же когда-то переживал смерть Тенг Шен, свернувшись клубком и не желая ни дышать, ни шевелиться, мечтая только уйти следом за ней, бросив этот опостылевший несправедливый мир.

Его удержали пальчики, цеплявшиеся за слипшуюся ненавистную шерсть и заползшие к груди крошечные существа, что нуждались в тепле его тела.

Да, он хотел, чтобы эта никчемная оболочка остыла и отболела, отпустив его следом за любимой женщиной… Хотел, но они не могли выжить без него, эти странные малыши… они удержали…

- Ты очень нужен Кодаме, – Сплинтер погладил Рафаэля по голове и осторожно взял располосованную руку, начав ее бинтовать. – И каждому из нас. Я понимаю твою боль, но жизнь продолжается.

Раф прикрыл глаза.

Он ожидал этих слов – да, жизнь продолжается, да, нужен Кодаме, нужен отцу, нужен Лео… всем он тут нужен, и знает это, только вот себе самому не сдался ни на кой уже.

Не удержал, не смог уберечь самое дорогое, не защитил.

Чего обещал, того и не сделал, и не надо рассказывать, что не в его это было власти… были же сны, значит, Кадзэ был еще жив, и сегодня вот ночью после возвращения с похорон накатило…

- Ты решил как?.. – Лео словно спотыкается об продолжение вопроса и замолкает.

Раф кивает, бережно оборачивая пропитанными маслом бинтами голову Кадзэ.

- Винсент… то есть Юки, просил осмотреть тело. Они с Донни хотели понять…

Раф мотает головой. Резко и зло.

- Лео, – сиплым выдохом летит из сорванной в вое глотки. – Я все понимаю и всех, но дайте мне… дайте пока еще время есть побыть с ним, ладно? Я сам похороню…

Брат кладет руки поверх его ладоней и на миг сжимает до хруста.

- Хорошо. Только знай, что это для всех невосполнимая потеря. И знай, что мы рядом с тобой. Ты не один, Рафаэль.

Сплинтер затянул узел на бинте и всмотрелся в рисунки. Его Рафаэль никогда не увлекался японской культурой, принимал ее как часть их жизни, в чем-то просто терпел, в чем-то пробовал оспаривать и раздвигать границы дозволенного сэнсэем. Отчего же теперь он вдруг пишет иероглифы на стенах своей комнаты, безжалостно раздирая раны на руках?

- Я их видел сегодня, – Раф провел пальцами по картинкам. – Глаза закрываю и вижу стены… и свет… Никто не понимает, что он не любит свет. Там, в этом Раю, о котором Вы рассказывали, там же везде светло… как он там будет, без меня?

Сплинтер опустил голову, продолжая удерживать кисть Рафаэля в своих руках.

Он не знал, что сказать сейчас.

О том, что со временем все отболит – бесполезно.

О том, что есть ради чего и ради кого жить – сказано.

О чем? Как сейчас поддержать сына, который и в юные годы не очень-то нуждался в этом?

- Спасибо, Мастер, – кивнул Раф, словно услышав его мысли. – Вы не волнуйтесь за меня, отдыхайте. Я в петлю не полезу, понимаю же, что этого только всем тут и не хватало. Как его младший брат?

Черные глаза Учителя чуть прищурились, а губы досадливо дернулись.

- Дурной мальчик, – негромко сказал Мастер. – Много в нем от человека. Зависть, и гнев, и гордыня…

- Как у меня все, – Рафаэль невесело усмехнулся, но Сплинтер отрицательно качнул головой на это замечание.

- У тебя всегда была глубокая и сильная душа, – возразил он. – Часто споря и вспыхивая, ты никогда не забывал любить. А Миднайт любит лишь себя одного. Леонардо уверен, что ему можно помочь в память о Кадзэ, но в мальчике нет тепла к другим.

Раф ничего не ответил, устало упершись виском в борт кровати.

Кадзэ любил своего дурного брата вопреки всем гадостям, которые тот делал.

Кадзэ в него верил.

Неужто им не хватит сил и веры вывернуть Миднайта на хороший путь?

Он закрыл глаза и сморщился, втягивая ноздрями въевшийся в кожу запах огня пополам с запахом леса.

- Прощай.

Раф бережно целует висок под бинтами и дергает из земли заранее приготовленный факел.

- Люблю тебя, помни это.

Он еще минуту медлит, все всматриваясь в самое дорогое лицо под тонкими полосками ткани в безумной надежде, что все же… вот сейчас… вдруг хоть едва уловимо дрогнут веки…

А потом кладет факел на грубо сколоченный плот и идет прочь от берега, ведя его за собой.

Пропитанные маслом и керосином бревна вспыхивают жарко и дружно, обняв огнем покоящееся в центре плота тело.

«Ты просто в моих ладонях».

Раф закрывает глаза.

«Ты называл меня зверем, а еще любимым огнем. Это я, Кадзэ, это я обнимаю тебя сейчас. Пламя же не живет без ветра и воздуха…»

Он толкает плот по течению и еще долго стоит по грудь в воде, глядя ему вслед, пока высокий костер, ярко горящий в ночи, не исчезает за поворотом реки, и Раф не остается совершенно один в темной чужой воде и пустой звездной вселенной.

Да, на берегу ждет Лео, вопреки всему приехавший с ним и молчаливой тенью бродивший неподалеку. Да, Раф ему в этот момент безумно за это благодарен – иначе поплыл бы следом, наверное, все же проверить – вдруг задышал в огне…

Но он совершенно один.

- Мы постараемся, отец, – тихо произнес Рафаэль. – Мы сможем сберечь то, что было ему так дорого.

Кодама минуту стоял в дверях гостиной, а потом попятился, брезгливо сощурив глаза.

У дивана на полу сидел Майки, обнимавший за плечи Миднайта и что-то шептавший ему в ухо под кино на экране.

«Откуда он здесь?»

Горе, раскрасившее лицо бывшего приятеля в землисто-серый цвет, парнишку не тронуло совершенно, но в сердце заползла тревога.

Какие черти принесли Мида, и где все же дядя Раф? Что происходит в доме?..

- Кодама, – на плечи легли когтистые теплые руки Мастера, вынудив обернуться и отложить в сторону свое желание высказать Миду все в глаза.

Сплинтер улыбнулся, устало, но очень и очень тепло, как только у него получалось и еще у дяди Лео, словно обняв большим меховым пледом.

- Пойдем, малыш, помедитируем вместе сегодня. Я обещал рассказать тебе о легендарных самураях прошлых веков.

Кодама кивнул и последовал за ним.

В конце концов, Мид никуда не денется до ночи, а услышать от сэнсэя интересную историю очень хотелось.

- А где дядя Раф? – спросил он, уже закрывая дверь в комнату Мастера.

Сплинтер посмотрел на него очень внимательно и ласково.

- Спит.

- Я хочу к нему, – Кодама уселся на циновку и поднял взгляд, готовясь слушать историю. – У дяди Лео тоже хорошо, но в гамаке теплее.

- Ты им не нужен, – Караи щелкнула по экрану планшета, заставив запись остановиться. – Мастер прислал эти видеофайлы, чтобы ты, наконец, понял, что нет смысла ждать хоть чего-то хорошего от наших врагов. Ты был им удобен, не зная всей их подлости, но теперь – смотри. Никто не тоскует, никто не плачет о тебе. Тебя для них словно и не было – видишь, кино смотрят? Твое место здесь, и судьба в служении клану Фут.