Лестница в небо (СИ)

Лео прищурился.

О! В этом он не сомневался.

Раф, конечно же, сможет.

Проберется и все выяснит.

Главный вопрос, чтобы смог потом выбраться, а не попался, как мышь на кусок сыра.

- Я бы хотел, чтобы ты остался дома с Кодамой. Меня тревожит его состояние – слишком он стал вспыльчивым и беспокойным.

- Он по Кадзэ скучает, – Раф дернул плечом. – Это нормально. Ему же больше моего, наверное, этих глаз не хватает. Он мне рассказывал, что часто видит во сне, как тот его из коробки достал и прижал к себе, как тепло от этого стало.

- Понимаю, – Лео обнял брата, глядя, как в волнах океана мелькает голова в серой бандане. – Я рядом, Раф, мы справимся. Значит, штурмуем Цитадель Шредера.

- Перемен нет, Госпожа, – ниндзя в черном поклонился Караи, которая задумчиво сидела на низких ступеньках и смотрела на большой старый сад. – Он не пьет, не притрагивается к еде и вообще не двигается. Сидит и смотрит в одну точку.

- Вы обработали раны? – девушка со вздохом подняла голову, отвлекаясь от созерцания.

- Да. Он позволяет делать все абсолютно. На панцире нашлась гравировка – Й’оку.

- Очевидно, это его имя, – Караи поднялась. – Приготовьте препараты, которые прислал Бакстер Стокман. Если без них никак, значит, будем пробовать этот способ.

Ниндзя поклонился и ушел.

Девушка постояла еще минуту, а потом с коротким вымученным вздохом направилась в дом.

Надо было выполнить волю отца и привести черепаху в себя. Заставить есть, говорить, двигаться, залечить раны, вернуть волю к жизни, как-то вынудить тренироваться.

Она уже разобралась, что это не Леонардо, а кто-то другой, хоть и очень похожий, но легче от этого открытия ей не стало.

- Здравствуй, – Караи вошла в небольшую комнату, куда по ее приказу солдаты поместили Кадзэ, после осмотра врача. – Сегодня ты тоже не снизойдешь заговорить со мной?

- Его отмыть надо, – врач клана Фут пристально рассматривает лежащую на низкой кровати рептилию. – А после уже можно будет судить о масштабах повреждений. Если не началось заражение, то вполне возможно, что и выберется. Кому только пришло в голову пересылать животное в ящике? Да еще раненое.

Караи смотрит в бессмысленно устремленный в никуда взгляд и тихо скрипит зубами.

Как? Как заставить жить того, кто этого не хочет?! Особенно не зная почему, и даже не понимая, ради чего он мог бы сейчас начать шевелиться.

Она задумчиво берет левую кисть черепахи и долго всматривается в обрубок «мизинца».

«Предатель. Зачем отец помиловал его? Почему в благородном порыве своей возвышенной души решил сохранить ему жизнь. И откуда он взялся? И чем так дорог Мастеру?»

Девушка села напротив Кадзэ и долго-долго всматривалась в синюю радужку.

- Ты нужен своему Мастеру, – негромко проговорила она. – Ты прощен, несмотря на все проступки. Ты должен жить, Й’оку, и должен вернуться к тренировкам.

Кадзэ даже веком не дернул на эти слова и никак не дал понять, что слышит ее, продолжая смотреть в стену.

- Ладно, – Караи вздохнула и кивнула замершему у двери врачу. – Колите эти препараты. Значит, пусть так в себя приходит.

Ничего вокруг.

Абсолютное ничто, в котором нет никаких ощущений и желаний.

Пустота.

Внутри тоже ничего не было, кроме белого ровного листа.

Были голоса, но не те, что хотелось слышать. Были слова, чей смысл оказался настолько безразличным, что в него не стоило даже вникать и вслушиваться.

Были лица.

В белом и пустом порой промелькивали Рафаэль и Кодама, дарили улыбки и теплые взгляды и исчезали вновь.

И тогда Кадзэ ненадолго начинал хоть что-то ощущать.

Первым, что он почувствовал, была душная сухая жажда в полной темноте замкнутого пространства.

Он оказался в клетке. Наглухо закрытой клетке, забитой снаружи досками, за которыми были звуки.

Едва только двинувшись, Кадзэ нашел рядом с собой бутылку теплой воды и сделал несколько глотков, с трудом открыв крышку, и вспомнил…

- Что тебе эта крыса поганая сказала?! – Господин Саки мечется по своему залу, швыряя предметы в стены. – Как ты посмел предать меня?! Как?!

В его голосе мешается бешенство и непонимание, помноженные на дикую, почти безумную ненависть.

В углу зала корчится Стокман, на чью голову излился гнев Шредера, и вытирает кровь с разбитого лица, поскуливая от ужаса.

А Кадзэ тупо смотрит перед собой в полумрак и даже не дергается, когда очередной удар отбрасывает голову назад до хруста шейных позвонков.

Если бы его не держали, наверное, давно бы свалился на пол…

Можно ответить, и тогда его оставят в покое, но говорить не хочется.

Господин Саки не поймет, что именно Кадзэ услышал от Мастера Йоши, да и вряд ли получится объяснить, как простые слова влились в душу вместе с прикосновением когтистых рук к затылку.

Как он понял, что вот именно это было правильно, что вот так Мастер должен принимать пусть и нерадивого и дурного, но все же ученика…

- Ты скажешь! – Шредер дергает его за подбородок и до рези в глазах всматривается в необъемный, словно нарисованный на картонке взгляд. – Скажешь, предатель!

Кадзэ едва уловимо сжимает и разжимает левую руку, которая отзывается острой болью.

Шредер не стал ждать, вспомнит ли его ученик об этой старой традиции, отрубив ему палец одним ударом штыка.

Этой рукой меч больше держать не получится… что, впрочем, совсем неважно уже…

- Убери его Стокман, приведи в себя! Что угодно сделай! Я хочу знать почему.

Кадзэ поднял взгляд и всмотрелся в темноту перед собой.

Плоскую, но давшую возможность хоть что-то видеть.

Перед ним сидела девушка, подперев голову рукой.

- Наконец-то ты снизошел хоть как-то начать реагировать на меня, – она едва заметно улыбнулась. – Й’оку, я здесь для того, чтобы помочь тебе. Мастер ждет твоего возвращения и, помиловав тебя, ожидает раскаяния и преданности. Жизнь сложная вещь, в ней много такого, о чем ты не знаешь, но я помогу тебе разобраться и вернуться на путь, для которого ты был рожден.

Кадзэ едва заметно качнул головой.

О жизни он уже узнал достаточно, и узнавать больше ни от кого, кроме Мастера Йоши, не хотел.

- Я Караи, – девушка поднялась и подошла ближе. – Поешь, выспись, и завтра мы приступим к тренировкам.

Она отвернулась и вышла, прикрыв за собой дверь.

Кадзе устало закрыл глаз, поведя плечами, и едва заметно сжал ткань черного косодэ, которое на него надели люди Караи.

Все, о чем он жалел, это серая маска, впитавшая в себя запах рук Рафаэля, которую у него забрали.

В одиночестве и темноте, откуда забрали старшего брата, Миднайт не знал, сколько прошло времени.

Оно словно остановилось с того мига, как Й’оку впервые в жизни никак не среагировал на его просьбы о помощи и слезы.

Это было страшнее многорукого чудовища и тысяч белых глаз страшилищ из фильмов.

«Ничего у меня не осталось… все исчезло… я один… один… один…»

Сжавшись клубком, Миднайт снова и снова пытался отделаться от воспоминаний, где Й’оку равнодушно сидел к нему спиной, даже не вздрогнув, когда брат обнял его.

Кошмар наяву.

- Ты сказал, что хочешь вернуть все назад.

В подвале вспыхнул свет, заставивший сжаться еще больше.

Перед Миднайтом стоял Мастер.

Он минуту рассматривал трясущийся клубок жалости и убогой боли, а потом присел на корточки и взял ученика за шкирку.

- Хочешь?

- Д-да… – заикаясь, выдавил Мид. – Да, Мастер… больше всего на свете… только не оставляйте снова здесь…

Шредер минуту смотрел на него, кривясь от отвращения, потом встал и поднял Миднайта за собой следом, заставив встать на ноги.

- Хорошо, не буду, – негромко проговорил он. – Но ты должен кое-что сделать, чтобы вернуть все обратно.

Мид часто закивал, готовый сейчас хоть на луну полететь, только бы вырваться из этого темного подвала, где каждый угол пропитан одиночеством и тишиной.