Лестница в небо (СИ)

Если вот сейчас шагнуть с крыши, то не нужна будет лунная дорожка – можно будет прямо отсюда отправиться за грань и найти Бофу.

Кодама отшатнулся от края, брезгливо сморщившись.

«Дорожка лунная! Идиот! Еще бы про розовых пони придумал и про радугу. Намечтал сам себе, что поплывете. Ха! Ты же понимал, что его нет. Ты знал это, Кодама! Знал отлично, просто отгораживался сказками дяди Лео. Героем хотелось быть? На, геройствуй!»

Он сел на край крыши и обхватил колени руками, сердито вытирая нос об рукав кофты.

Бофу нет.

Нет нигде.

И не будет, как ни старайся куда-то добраться.

Даже могилы нет, чтобы прийти и рассказать, как Кодама его ждал и как верил, что вот в это полнолуние они встретятся, и Бофу обязательно узнает, как он вырос, каким стал сильным и сколькому научился у Мастера Сплинтера, сколько легенд ему рассказал дядя Лео, в какие игры они играли с Майки, и как глубоко он нырял в заливе с дядей Рафом.

Никому это не нужно!

«Как придурок! Сопли еще распусти давай и похнычь. Как будто это хоть что-то назад воротит. Бофу больше нет. Все! Точка! Живи с этим».

Кодама вскочил и побежал прочь, зло смахивая холодные ненавистные слезинки с глаз.

«Так сложно сказать, что ли, было?! Неужели… я бы не понял?! Как дитю неразумному лапшу на уши вешали! Я бы понял…»

Споткнувшись об кабель, он упал и растянулся на крыше.

«Я же знал на самом деле…»

Кулак сжался, врезавшись в бетон.

«Просто не верил…»

Подтянув колени к груди, Кодама медленно встал и уставился в небо.

«Сам проживу. Плевать на всех. Ты меня бросил, Бофу! Ты же мог… мог выбраться и выжить!»

Рассвет загнал его на чердак большого дома, куда Кодама затащил коробку от холодильника и забрался в нее, надеясь заснуть.

«Буду тут жить. Дом не сложно устроить. И плевать на всех. Сам справлюсь, сам все сделаю. Один проживу!»

У него болела голова и разбитые руки, гудели ноги от бесконечного бега по городу, и разрывалось все внутри.

Он хотел домой.

Отчаянно стыдясь себя самого, хотел заползти под бок к дяде Лео или лучше к дяде Рафу, сжаться там, спрятаться от чувства вины, терзавшего душу и мозг, и забыть.

Пусть бы этого не было!

Пусть бы он не знал, что Бофу умер по его вине.

Лучше бы верить, как дураку, в сказки о лунной дорожке и далеком путешествии, которое будет когда-то.

Уже сворачиваясь клубком и закрывая глаза, Кодама вспомнил, что коробка была самым первым, что он узнал в своей прошлой жизни. И в этой новой, самостоятельной, тоже стала первым домом волей случая или насмешкой судьбы.

Там, во «вчера», была большая, душная и темная, куда его запихнул Бакстер Стокман, чтобы никто не нашел.

Он был в ней совсем один, и у него ничего не было, кроме запаха картона, голода и темноты, пока кто-то не открыл коробку, и в нее не попал свет.

Он привык пугаться каждого движения крышки, потому что ничего хорошего за этим никогда не следовало, и настороженно выглянул, чтобы хотя бы знать, что с ним на этот раз сделает злой Волосатый Бог этого места.

Но вместо мерзкого «хи-хи, детка» на него молча посмотрело что-то большое и синее. Удивленное. Теплое. Родное.

Его захотелось обнять и прижаться крепко-крепко. Оно не было злым – это уж точно.

Отпихнув крышку, он вылез и увидел лицо.

Родное оказалось таким же зеленым, как он сам, только взрослым и сильным, и у него были огромные теплые глаза.

Большая ладонь осторожно обхватила и подняла, прижимая к жестким пластинам на груди, но не делая больно.

«Это Настоящий Бог. Это мое тепло. Это теперь мое».

Кодама обхватил себя руками, уткнувшись носом в серую кофту, и тихо заскулил, чтобы не зареветь уже в десятый раз за эту бесконечную ночь.

Серый.

Он носил этот цвет, чтобы обрадовать Бофу, когда тот вернется. Он хотел стать таким же, чтобы им можно было гордиться…

Настоящий Бог оказался удивительным.

Он не только дарил тепло, но и принес то, что получалось есть. Сладкое, вкусное и много-много.

И он дал самое главное.

«Едзи».

И одеяло, и ласку своих рук, и тепло изнутри.

А потом забрал Едзи из коробки насовсем в большой дом и в свое сердце.

Кодама перевернулся на спину и вытер нос рукавом, уставившись сквозь чердачное оконце на светлеющее небо.

«Бофу, зачем ты умер?..»

Глаза слипались, под воспаленные веки словно кто-то песка насыпал. Он сам не заметил, как уснул, неудобно свернувшись клубком на картоне, и увидел во сне, как открывается крышка коробки, и в нее заглядывают глаза цвета неба.

- Бофу.

Не просыпаясь, Кодама протянул руку навстречу большой ладони и ощутил прикосновение теплых пальцев к своей руке.

- Раф, мы должны возвращаться, – Лео придержал брата за руку. – Днем опасно оставаться на поверхности.

Тот кивнул, но не двинулся с места, всматриваясь в чердачное окно соседнего дома.

Они выследили Кодаму около пары часов назад, но не стали догонять и приближаться, просто наблюдая издалека.

Парнишка, как ненормальный, носился по городу, размахивая руками, швыряясь камнями, и даже разбил несколько фонарей.

А потом угомонился, залез на чердак старого дома и больше не показывался.

- Ты иди, – Раф бросил на Лео короткий взгляд. – Я присмотрю тут, а вечером вернусь домой.

Брат постоял минуту, взвешивая эту просьбу, потом покачал головой, но возражать не стал. Отвернулся и прыгнул прочь.

Отчего-то Рафаэль знал совершенно точно, что никуда старший не уйдет, а будет болтаться неподалеку, оставаясь невидимым.

Он взобрался по стене на крышу и заглянул в чердачное окно.

В углу стояла большая коробка, неплотно закрытая сверху, и больше ничего не было.

«Дурак!»

Раф сел у стены и долго смотрел на нее, думая, как поступить.

«Домой не пойдет, и так ясно. Ему время надо, чтобы прижилось все внутри и успокоилось. Я бы вот на хер послал, полезь кто-то ко мне в такой момент с утешениями или душевными разговорами, и по морде бы еще выписал».

Откинув голову на стену, он прикрыл глаза, следя за ползущим по полу лучиком встающего солнца.

«Пусть успокоится немного, а потом поговорим уже. Кадзэ, ты бы, наверное, иначе сейчас поступил, да? И нашел нужные слова? Тебя не хватает… безумно».

«Отец и Мастер, я не знаю, с какой целью Вы присылали видео для Й’оку. Он долго смотрел эти записи, перематывая с конца на начало, словно что-то искал. Он делал, что я говорила, чем вселил в меня надежду, что скоро Ваш приказ будет исполнен».

Шредер отложил письмо и прикрыл глаза.

«Значит, все же начал шевелиться, когда понял, что не нужен тут никому, кроме меня. Не удивительно».

Он усмехнулся сам себе и вернулся к чтению.

«Уже три дня Й’оку не сдвигается с места и не реагирует на мои слова, словно не замечая, и я не знаю, что произошло. Клянусь, отец, для него сделано все возможное, но милосерднее было бы дать ему умереть, о чем пишу не впервые. Прошу Вас явить это снисхождение и разрешить мне прекратить его жизнь, пока он сам не изыскал способ, вопреки всем нашим стараниям. Видео он больше не смотрит, видимо, лишившись остатков зрения».

«Чего тебе еще надо?! Неужели мало доказательств того, что ты никому не нужен, кроме меня?! И моего прощения тебе тоже мало? Ладно, я могу дать и больше, Й’оку, просто чтобы доказать тебе, кто твой настоящий Мастер, а уж от старой крысы я тебя избавлю».

Едва заметно нахмурившись, Шредер придвинул к себе клавиатуру.

Пора было воплощать следующую часть его гениального плана в жизнь.

«Караи, скажи ему, что Ёдзи ждет у меня встречи с ним. И если хоть немного дорога ему эта жизнь, пусть вспомнит, кому должна принадлежать его преданность. Я жду Й’оку, готового служить мне так же верно, как он делал это до своей ошибки. Напомни, что я простил его, что он нужен своему младшему брату и мне. Он не должен умереть, он должен служить клану Фут и своему Мастеру. Что же до его зрения – Стокман, думается мне, изыщет способ вернуть его. И все станет как раньше».