Нет вестей с небес (СИ)

Но Джейс снова тонула в неспокойных виденьях, точно в бесконечном падении.

И понадобилось еще около двух дней, чтобы сознание полностью вернулось к ней в прежней ясности, а, может, даже большей. Из обновленного сознания точно стерлись все лишние мысли, весь ненужный хлам сомнений и самоуничтожений. Даже в бреду она слышала, как Ваас насмехался над тем, какая она жалкая. Постоянно преследовал его смех. И что толку тогда самой о себе говорить словами врага? Да еще вспомнились слова отца, не конкретные, а много разных слов, настоящих слов. Он всегда доказывал, что нет бездарных людей, и нет ситуаций, из которых нет выхода. Вот только она посмела в какой-то момент засомневаться. А теперь не сомневалась: не бывает так, чтобы не существовало выхода. Или хотя бы исхода.

Сознание вернуло подвижность мыслей и четкость образов, а тело шевелилось со скрипом, вернее, скрипом оборачивалось тихое шипение, которое невольно издавалось при каждом неудачном повороте ноги или руки.

Тогда женщина недовольно глянула на девушку, строго быстро спрашивая:

— Все еще не двигается? Так! Сейчас.

Ничего больше не спрашивая, женщина стремительно впилась умелыми руками сначала в запястья, а потом в лодыжки. Джейс даже не успела понять, больно это было или нет, но показалось, что четыре раза пальцы женщины пробились под кожу, продавливая насквозь мышцы, добираясь к связкам, сухожилиям, и что-то там перебрали, переместили, точно собирая и разбирая привычный конструктор или механизм.

— Ай! — только успела воскликнуть от неожиданности девушка, но потом поняла, что с каждой почти колдовской манипуляцией своей нежданной целительницы ее конечности обретают прежнюю подвижность. — Ого! Надо же… Как ловко. Кто вы?

— Из Таиланда, — отвечала не совсем по теме женщина, гордо продолжая, но потом тяжко вздыхая. — Я еще не такие вправляла легко. Но надо же было моему мужу сбить Тук-Тук…

— Это такси… Я богатым был! У меня был автомобиль! — виновато разводил руками мужчина, но потом еще более тяжело вздыхал, покачивая головой. — Вот от него и горе случилось.

— Да-да, и из-за тебя нам пришлось сбежать! — сорвалась на него жена. — Ох, жизнь…

А дальше женщина говорила что-то на своем языке, обращаясь только к мужу. Наверное, не знали они тогда, куда бегут. Остров оказывался большей тюрьмой, чем все тюрьмы мира, безумно красивой, но ключевое слово оказывалось здесь «безумно». Но все-таки удивляло, что жена отправилась в бега с мужем. А, может, выбора не оставалось. А, может, таков был ее выбор.

— Как мне вас отблагодарить? — говорила Джейс, пробуя встать и понимая, что, скорее всего, у нее это получится. О беге речи пока не шло, но оставаться дольше, отягощая своим присутствием и без того нищенский быт рыбаков, она считала бессовестным. Тем более и так потеряла около недели.

— Оставь нам птицу и посох, мы их продадим. И сумку. Стекляшку оставь себе, она бесценна… Э… То есть, бесценок, — на ломаном английском объяснялась жена рыбака, так что понять значение слов иногда не удавалось до конца.

Девушка без раздумий отдала все, она бы отдала и стеклянный кулон, но женщина почему-то не желала его брать. Может, из-за сходства с тем, что висел на шее главаря? Хотя, скорее всего, эти бедные люди даже толком не помнили, как он точно выглядит. Но боялись его, потому что те, кто видел его вблизи, живыми редко возвращались.

====== 46. Соль на раны ======

Что надо? Надо сыпать соль на раны:

Чтоб лучше помнить — пусть они болят!

© Высоцкий В. «Побег на рывок».

Еще один день ушел на сборы, на приведение в относительный порядок изодранной одежды. Только тоскливо вспоминалась водолазка отца, канувшая вместе с рюкзаком. Но вот с первыми лучами нового дня Джейс снова отправлялась в путь, медленно, немного хромая, впрочем, не сильнее обычного. Жгуты с шаманской одежды все еще пригождались, как будто забыв о своей древности и внешней ветхости. Что за странные подарки преподносила ей жестокая судьба? И с какой целью?

И Джейс теперь казалось, точно она заново родилась, в другом качестве. Все выглядело достаточно понятым, хоть и кошмарно нелепым, как и все, что сопровождает войну, все ее ужасы. И главное, совершенно пропало желание себя жалеть или искать мотив своих действий и действий врага тоже. Мир разделился на чужих и своих, и все тело изнутри и снаружи точно покрылось броней. Добиваться своего. И сначала — в деревне.

Она изначально просила снайперскую винтовку, она почти наверняка знала, что с ней сумела бы вытащить и Оливера. Но в тот раз струсила, проявила деликатность, подчинилась Дени, признала, что она жалкая и неумелая. И как быть умелым с доисторическим пистолетом? Жалкая.

Выходило, что Ваас был прав. Слишком часто приходилось признавать, что в чем-то враг прав. Но и не важно. Каждый враг — это человек. И не стоило оправдывать себя, называя врагов нелюдями. Озверевшие, но люди. И каждый проклятый раз она убивала людей. Ну, и что из этого следовало? Только то, что в случае сострадания к чужим, гибли свои. И больше ничего. Она — человек, Ваас — человек. Ракьят — люди. Пираты — тоже люди. И они стремились перебить друг друга, люди людей. Так было всегда. И — что поделать — осталось по сей день.

Она отправилась в путь, проходила через заросли бамбука. Сочные стебли вставали лесом, колыхались узкими листьями, точно хрупкими крыльями. Узкие листья, тонкий стебель, казалось, недолговечен, но на самом деле живуч, стремителен в своем росте. И бамбук то флейта, то пытка, а то — лишь трава. В бесконечном зеркале снов, что без дна. Легкий бамбук перешептывался, бамбук означал, что деревня уже близко, больше она его пока нигде не встречала. А расстояния и правда оказались небольшими, особенно если идти вдоль реки, одной из тех, что пересекались там, встречаясь у крошечного острова, острова смерти.

Сначала Оливер, а потом кто-то еще, например, вот такой рыбак, который не побоялся помочь ей, или его жена, которая поставила на ноги. Конечно, не совсем бескорыстно, но, может, ее и так бы не бросили.

По дороге могли встретиться пираты… Но она уповала на удачу, на собственную злость, на справедливость мировую, на небо. Да на что угодно, лишь бы не остановиться, лишь бы не согнуться под пронзительным ветром потерь.

«”Все, что ты любил когда-то, ветром унесло”… Стивен Кинг… Ох, Стивен… Что твои придуманные кошмары о зле под городом? Когда зло в городе и в природе между деревьев…», — почти иронично пронзали редкие мысли. В дороге хорошо, в дороге нет времени за движением мыслить о конечности всего вокруг.

И цифры в обреченном циферблате текли секундами калеными, как на закате, пред входом в вечных сумерек гряды. Свободы нет, кругом одни гробы, враги кругом и вместо гробов тела вне смерти и вне жизни. Люди, что не живут, люди, что умерли жизнью, да смертью не оживали.

И снова она проходила через бамбуковые заросли, мимо нее пробежали два диких пса, ободранные, голодные. Они преследовали молодого оленя. Джейс равнодушно наблюдала за тем, как хищники гнались за добычей, за тем, как потом рвали свежую плоть. Главное, что ее не трогали.

Бамбук шелестел, точно камыш, ударялись от ветра друг о друга желтовато-зеленые стволы, шептались, пропуская трепещущими бликами пятна света.

«Деревня уже недалеко! Но это только начало. Только начало. Я сказала, что объявляю войну!» — думала девушка, и вместо улыбки на ее лице отразился невеселой гримасой оскал, и глаза, спрятанные взглядом исподлобья, точно исчезали в темной тени. Или же она только желала, чтобы было так.

А умела ли она ненавидеть? И сколько еще боли предстояло вытерпеть, чтобы научилась? Точно Ваас проверял, когда она наконец сломается, сойдет с ума, возненавидит все вокруг, как он. Как он. А вряд ли он о чем-то думал, а, может, только мучить ему нравилось.

Наконец, из-за зарослей выплыл знакомый ржавый забор. Вход уже не пришлось долго искать. Уже шла в деревню без боязни.

Ракьят глядели на нее со смешанными чувствами недоумения и страха перед мертвецом, кто-то отворачивался, кто-то даже начинал нервно поглаживать оружие, готовясь в любой миг его выхватить.