Нет вестей с небес (СИ)

Среди джунглей маячили разноцветные заросли, красно-кровавые лепестки, точно росли, испивая не влагу земную, а кровь. И много ее пролилось. Слишком много. Слишком много для понимания. И всякий мотив не оправдывал вида посиневшего лица Оливера, торчавших шейных позвонков, содранной с мясом кожи. Теперь все сгорело, все кануло. Так лучше. Но память не стиралась. Память никогда не отпускает.

Джейс брела вперед, думая, не сдаться ли на милость пиратам на аванпост. Все лучше, чем стать пищей хищников. Сдаться? Милость? Милость есть только у людей! У этих существ ничего, кроме жестокости, не возникало. Ничего, кроме садизма.

Девушка шла дальше. Между деревьев показалась каменная глыба, на вид очень древняя, укутанная мхами. Впрочем, даже не глыба, а небольшая колонна, покосившаяся, вывернутая частично из каменных плит фундамента, приподнятого корнями выросших к небесам деревьев.

Джейс подошла к колонне, прислоняясь к ней ладонями вывихнутых рук, держалась за выступы камней, теребя пальцами мох. Древнюю колонну покрывали узоры, надписи. Каждый символ что-то значил. Тогда не строили так, чтобы ничего не значило, ведь делать без значения — бессмысленное повторение. Но археологический интерес не мог проснуться в такое время, время сомнений и надвигавшегося отчаяния. А отчаяние могло содрать мясо, выгрызть до костей. И все ей казалось, что без кожи осталась она.

А среди зарослей пировали на обглоданной туше оленя стервятники, возле колонны ползали змеи, две змеи. Они обернулись на незваную гостью, а та равнодушно гипнотизировала их почти потусторонним застывшим взглядом, не подозревая, как этот взгляд теперь похож на бесконечную пустоту, отраженную в глазах врага.

Змеи отступили, проползли мимо, только стервятники рассматривали подозрительно пришельца, а потом взвились вверх, трое птиц, раскинув шесть крупных крыльев.

Джейс немного отдышалась, обернулась на дым — он оставался все дальше за спиной. Сдаться? Эта мысль уже не посещала.

Странница собиралась идти дальше, только заметила с другой стороны колонны некое тряпье, которое при ближайшем рассмотрении оказалось вовсе не тряпьем, а расшитой зубами животных и разноцветными бусинами одеждой.

Девушка не понимала, что перед ней — не просто одежда, а облачение шамана. Вернее, может, потом бы и поняла, но пока для нее интерес представлял только посох, лежавший рядом, уже тоже покрывшийся мхом. Видимо, давно лежал, а в джунглях так все быстро растет. На той земле, где все растет, все быстро умирает.

Джейс осторожно наклонилась, хватаясь за колонну, потому что наклон мог в ее состоянии означать падение. А дальше — не встать.

Подняла медленно трость, а заодно большую легкую сумку, сделанную из тонкой кожи какого-то животного. Трость — как раз то, что сейчас бы очень пригодилось, ведь растянутые руки и ноги едва держали, а с ней было меньше шансов бездарно упасть. Заснуть в вечность.

В сумке не нашлось ничего полезного, а ведь Джейс надеялась, что это аптечка. Но костюм, сумка и трость явно несли только ритуальное значение, это она поняла уже намного позже. Вот только кто же так бросает ритуальные костюмы шаманов? Или кто же их так находит возле сакральных колонн, что несли тот же смысл, что древо предков в деревне…Девушка машинально подобрала со дна оберег с изображением какой-то птицы, да еще светло-зеленую стекляшку, вроде той, что всегда висела на шее у Вааса, только у него она была темно-зеленая. Странно, что эта незначительная деталь тоже врезалась в память, но страх дает памяти слишком ясные образы порой бесполезных вещей.

Стекляшка, похожая на раздвоенный зуб акулы. На вид что-то вроде бутылочного стекла, а там мог оказаться и хрусталь. Хотя откуда бы у врага могла взяться шаманская побрякушка? Может, это совсем не имело значения. А, может, и значило нечто. Весь вопрос в понимании.

А вот жгуты на шаманском облачении, обозначавшие что-то вроде змей, пришлись кстати: ими удалось наконец крепко перетянуть связки на ногах, чтобы меньше хромать. Но само облачение показалось бесполезным. И мысли носились где-то далеко, буревестниками над рифами.

«Сделала ли я хоть что-нибудь правильно?.. Нет! Ты ничто! Ничто, которое хочет еще жить. Правильно? Да вот только майку заправила в брюки, как тут все делают… Похоже, они все еще думают, что я парень…», — думала Джейс, пытаясь найти хоть что-то положительное. Но это служило слабым оправданием своих неудач, притом она догадывалась, что ее бессмысленная тайна — балаган, который без труда еще в начале всего это ада разгадал главарь. Ваас. Первая встреча возле клетки. Ощущение рухнувшего, всего. Рухнувшей жизни. Но… Райли тогда был еще жив. Оливер жив. Может, не стоило ей выбираться? В клетке сидеть-то легче, на коленях стоять проще. Но ведь… Вот уже второй раз ей удавалось сбежать, вот уже второй раз даже враг давал шанс, но вот уже второй раз те, кого она пыталась спасти, сами бежали в западню. Сколько еще снести таких побегов до полного безумия…

Вот снова брела она, бледная, точно смерть. Бледность казалась совершенно покойницкой, потому что все лицо, вперемешку с кровью, было испачкано теперь белой глиной. Наверное, зарылась в ее влажное скопище при падении. Но теперь любой при первом взгляде признал бы ее призраком, восставшей навьей, неупокоенной русалкой. Но, если подумать, не так уж сильно ее били. Да по лицу вообще почти не били. Снова она оказалась только фигурой в его игре.

Путь. Дорога. Следы. Пыль на дороге. Жизнь. Небо. Путь.

Джейс все шла куда-то, теперь опираясь о посох, может, к деревне, а, может, и без цели, прочь от черного дыма аванпостов. Ступала между зарослей, глядя под ноги, чтобы не наткнуться на змей.

Вот только зря не глядела наверх, сквозь листву: на ветке дерева, на развилке, устроился с совершенно кошачьим умиротворением золотистый в пятнах леопард.

Девушка обмерла, вздрогнула, не решаясь шевелиться, дабы не потревожить царственный сон опасного хищника.

Отчего только ей все время попадались леопарды? Но она же не спрашивала, отчего она все время попадалась Ваасу. Видимо, по одинаковой беспричинной причине. Предопределенно, судьбы. Но, может, и выбора. Тогда из чего она смела выбирать?

Трусость — слишком большая роскошь для одиночки. В изумрудах живых листвы янтарем разливалась шкура зверя, и мощные лапы, сложенные частично под челюстью, впивались когтями в сизо-бурую кору.

И столько свободы в нем содержалось. И не мыслилось, как и зачем желали запереть его черного собрата в клетку. Как жестоко поплатились они за свою дикую глупость цивилизованных забав. Зачем? Леопард каждый раз возникал, точно напоминание.

Почему же Райли решил, что бизнес спасет именно леопард? Ведь были у них и мартышки, и коршуны. Но что он делал неправильно? А, впрочем, на долю отца выпало иное время, время, когда казалось, будто человечество достигло пика цивилизации, когда казалось, будто угроза войны миновала навечно, будто хоть на день в мире прекращалась война. Иллюзия оказалась только фантомом наивной веры в светлое будущее. Коммунизм… Капитализм… Какое все имело значение? Глобализм. Глобальная преступность. Да, без нее не существовал бы этот остров. Но если бы не делились страны на миры — отсчет один, два, три — то не сложилось бы и страшных перекосов, подобных бездне. Вот в одну из них упали. И унеслись в потоке волн кровавых. А люди из мира номер один не оказались в мире номер три богами. Еще более беспомощные, чем местные. Запутавшиеся в бездуховности, не ведающие, какие запреты разрешено нарушать.

Джейс отступала назад, осторожно, почти бесшумно, не смея поворачиваться спиной к хищнику. Но леопард с кошачьим чутьем все же приоткрыл малахитовые глаза, но, видимо, был сыт, и человек без оружия, не пропитанный смертельным запахом пороха, не казался ему чем-то опасным или интересным. Впрочем, одного его взгляда хватило, чтобы Джейс, отойдя на достаточное расстояние, бросилась стремглав через джунгли обратно к реке, не разбирая дороги, спотыкаясь, вставая, тихо всхлипывая. Но это не от слабости, так просто легче, чтобы вытеснить боль, главное, не заигрываться, иначе средство берет верх над целью. Как у плакальщиц на похоронах.