Стон (СИ)

Медовые нотки в голосе настораживали.

В трубке раздался ещё один сладкий зевок.

— Я плохо спал, прости. Тревога, душевный непокой, одиночество. Тебе ведь всё это знакомо, да?

Шерлок напряженно вслушивался в каждое слово. Что? Что случилось?!

— Ди меня бросил. Покинул, негодник, старого Сада. Ох уж эти ветреные мальчишки!

Напряжение отпустило так резко, что тело на миг стало невесомым, бесплотным, и этот контраст вызвал легкое головокружение. Он еле слышно перевел дух, стараясь не выдать своего облегчения, своей радости — молодчина, Ди!

— Его имя — Габриэль.

— Да, и это очень красиво. Итак, сегодня ты развлекаешь старушку. Успехов тебе, мой мальчик. Мой любимый мальчик. Единственный.

***

Инспектор Лестрейд приехал ближе к вечеру, когда граница между светом дня и надвигающимся сумраком была размыта. Шерлок очень любил это предвечернее время. Оно представлялось ему началом чего-то нового, неизведанного.

Как оказалось, он многое в жизни любил, не замечая того, не придавая значения…

Они сидели в гостиной у миссис Хадсон и молчали. Негромко бормотал телевизор, остывал чай. И все же некое подобие покоя и уюта радовало обоих, и оба они отдыхали: миссис Хадсон — от уныния и печали, ставшими в последнее время её постоянными спутниками, что бы она ни делала, куда бы ни шла, Шерлок — от одиночества и пустоты квартиры, которую уже готов был возненавидеть.

Приход инспектора так его испугал, что, тяжело привалившись к дверному косяку, он задохнулся от катастрофической нехватки воздуха.

Майкрофт?! Господи, Майк…

Нет! Не надо!

Пожалуйста, не надо.

— Мистер Холмс… Шерлок… Простите за беспокойство, — забормотал Лестрейд, заглядывая вглубь квартиры.

— Проходите, инспектор. — Шерлок сделал приглашающий жест. Эти два коротких слова и взмах руки окончательно лишили его сил, он с трудом удерживал равновесие — так бросала из стороны в сторону его тело крупная, морозная дрожь.

Инспектор вошел, но остановился в прихожей.

Он явно не намеревался подниматься наверх.

— Что-то случилось? — Слова выкатывались огромными корявыми глыбами.

— Да. Не думаю, конечно, что это имеет к вам какое-то отношение, но…

Шерлок едва удержал рвущийся крик. От острого желания наброситься на Лестрейда с кулаками его кинуло в жар, и хотя тот не был ни в чем виноват, а уж тем более — в его полубезумном страхе за брата, одно-единственное мгновение Шерлок люто его ненавидел.

— Я ничего не могу понять… — Инспектор привычным жестом потер седые виски, и Шерлоку стало стыдно за свою злость на этого уставшего, поникшего человека, явно пришедшего к нему за помощью или советом. — Я в тупике. — Он невесело усмехнулся неожиданной игре слов. — Да, именно в тупике. В Turn-again Lane… снова обнаружен труп молодого мужчины. Вы…

— Я переоденусь. Подождите в машине.

Шерлок хорошо понимал, что ехать ему не надо, что сейчас он увидит то, от чего не сможет избавиться уже никогда, не сможет вычеркнуть из памяти эту новую смерть, кем бы ни был тот неизвестный.

Но отказать инспектору почему-то не смог.

*

Шерлок сразу его узнал.

«Какого черта он вырядился так глупо?! — было первой мыслью, неуместной и полной злого недоумения. — Кто надевает красную рубашку под фрак?!»

И только приблизившись, Шерлок понял, что рубашка, конечно же, когда-то радовала кипенной белизной.

Обескровленное лицо Ди казалось безмятежным и прекрасным до слёз.

Молодым.

Боже, до чего оно было молодо!

«Он же совсем мальчишка».

— Шерлок.

— Я не знаю его, инспектор. Вы напрасно рассчитывали на помощь.

— Так я и думал. Черт… Лондон наполнен безумцами. — Лестрейд взъерошил пятерней короткие волосы. — Хочется бежать отсюда подальше.

Шерлок пожал плечами.

— Нет желания принять участие в расследовании этого дела? — осторожно добавил Лестрейд.

Помоги же мне, черт возьми!

— Нет. Я больше не хочу иметь дело с кровью.

Простите, инспектор. Я бы с радостью вам помог, но боюсь окончательно помешаться.

Шерлок сломался.

*УРОБОРОС — архаический образ, часто встречающийся в алхимических трактатах и представляющий собой змею, заглатывающую свой хвост.

========== Глава 23 Предел. Второе дыхание. ==========

Полгода спустя…

Разве такое возможно — заставить себя не думать? Оказывается, возможно. Оказывается, достаточно просто отключить поток именно тех мыслей, от которых недолго сойти с ума. Жить ничем не примечательной жизнью безликого обывателя с безликими проблемами и заботами: еда, сон, счета, погода, забытый дома телефон, промокшие ботинки, полное отсутствие радости и прочие мелочи бытия.

Просыпаться не слишком рано, но не слишком поздно, принимать теплый душ, пить кофе и даже завтракать, если в холодильнике обнаружатся свежие масло и сыр, купленные накануне заботливой домохозяйкой; поглядывать с интересом в окно, проверяя, насколько ветрено это утро, и не накрапывает ли начавшийся с вечера и надоевший до чертиков дождь; с головой погружаться в компьютерный мир, просматривая и сортируя почту на важное и неважное — будто бы это имеет какой-то смысл, — перечитывая особенно интересные письма и сообщения, но никогда не отвечая на них; кому-то звонить, просто так, только бы убедиться, что голос твой по-прежнему глубок и на низких нотах по-прежнему бархатисто вибрирует; время от времени встречаться с братом, нехотя выполняя его условия, поставленные не терпящим возражение тоном, за въедливым менторством которого легко угадать доходящую до абсурда тревогу: всегда знать, где ты, и чем занят на этот раз; принимать участие в семейных торжествах, если общения избежать не представлялось возможным; отвечать на вопросы; что-то читать, куда-то ехать… Жить.

Жить и не думать о том, что ты шлюха, что каждый вечер идешь в человечий отстойник, заказываешь осточертевший бокал вина, который потом оставит во рту такой тошнотворный привкус, будто ты пригубил свежей крови, лениво цедишь его, впитывая обжигающие спину взгляды, и ждешь, снимут тебя сегодня или оставят в покое.

Ждешь ровно час и когда понимаешь, что на сегодня ты, слава богу, свободен, медленно направляешься к дому, где проводишь вечер у телевизора, а потом ложишься в постель, тщательно вымывшись перед сном и так же тщательно вычистив зубы, но все равно ощущая себя липким и пропитанным мерзостью.

Теперь тебя снимают нечасто: ревнивый и окончательно потерявший рассудок любовник не позволяет бесконтрольно пользоваться тобой и твоим соблазнительным (ведь шлюхам полагается быть соблазнительными, не так ли?) телом, тщательно отбирая каждого претендента. Но всякий раз это изощренный выбор, и потом тебя долго мучают воспоминания.

Черная машина приезжает за тобой с настырной периодичностью – он продолжает тебя ломать. Подминает под себя. Скручивает в дугу. Изголодавшиеся губы стонут от страсти и изуверской любви, жадно целуя каждый дюйм твоего безразличного тела, а руки тщетно стараются в очередной раз вызвать хотя бы отголосок былого желания. Но это бессмысленно, поэтому, в очередной раз потерпев поражение, он ложится на спину и кричит в полный голос, когда ты заученно сосешь его огромный каменный член, получая странное удовольствие от того, что находишься в полном дерьме. Он кончает, хрипя и всхлипывая, а потом, накопив новую порцию похоти и замучив вас обоих изнурительными, жаркими ласками, трахает, трахает, трахает, проклиная тебя и Бога за свою неутолимую страсть.

А может быть, это совсем не ты?

Ты был уверен, что победишь, отдав свою плоть, как залог будущего торжества. Ты был уверен, что тот, кто так и не получил от тебя самого главного, не выдержит этой пытки и сдастся, не в силах больше осознавать, что чужие руки по-хозяйски сжимают тело, дороже которого у него ничего нет и уже не будет. Но он не сдается. Он снова и снова безжалостно предоставляет в общее пользование то, за что не раздумывая отдал бы жизнь.

Может быть, именно так он себя убивает?