Сердце в тысячу свечей (СИ)

– Иди сюда, – приказывает она.

Я не выполняю команду, топчусь на месте и отстраненно наблюдаю за тем, как Ребекка, улыбаясь, приближается, опускается передо мной на колени и утыкается лицом мне в пах. Меня бросает в жар, а ткань штанов не защищает от ее горячего дыханья.

Ловкие пальцы пробираются внутрь, и я понимаю, что снова проиграл.

***

Уже второй день меня никто не трогает. Миротворцы привели меня в темную комнату, в которой нет ничего, кроме широкой кровати и зеркал, занимающих все стены.

Покупательницы не приходят ко мне.

Это должно бы, вероятно, радовать меня, однако на самом деле я чувствую страх. Если бы Сноу решил меня отпустить, мне бы разрешили вернуться к Китнисс, сейчас же больше похоже, что помощники президента готовят мою казнь.

После Ребекки у меня было две женщины, я даже не помню их имен. Одна совсем молодая, с бледными, как снег, волосами и нездоровой, дерганной улыбкой. Ей просто нужно было, чтобы я ее трогал — везде и долго: мял ее тело, касался каждого сантиметра, но на этом ее фантазия иссякла.

За ней была почти старуха — жуткая, похожая на ведьму из сказок: ее ярко-рыжие пряди свисали вдоль лица одинокими сосульками, а наполовину беззубый рот улыбался так дико, что мне потребовалось все мое самообладание, чтобы просто прикоснуться к ней. Она пользовалось мной недолго, но после нашего «общения» на моей спине остались кривые полосы от ее ногтей.

Гадко.

Я лежу, глядя в потолок, и бесцельно считаю минуты. В который уже раз я запрещаю себе думать о Китнисс – не выходит, ее образ преследует меня. Это тоска, такая горючая, что сдавливает легкие и саднит в груди.

Я предал ее, получая физическое удовольствие от близости с Ребеккой. Стыд и сожаление теперь мои постоянные спутники.

Я до слез скучаю по той, которую люблю. Люблю лишь сильнее с каждым днем, но, кажется, я уже слишком виноват перед ней, чтобы надеяться на прощение…

Когда дверь в мою странную темницу открывается, я не слышу звука, скорее шестое чувство предрекает приближение беды. Сажусь на постели и в недоумении смотрю на пожаловавших гостей: два высоких и широкоплечих мужчины уверенно приближаются ко мне, разглядывая, будто я удачная покупка.

Липкий страх пробирается мне под майку быстрее, чем я успеваю спросить зачем они пришли.

— А он стоил уплаченных денег, — негромко говорит один другому.

Я сглатываю слюну, которая, кажется, режет мое горло.

– Все не так… – пытаюсь возразить я.

Один, тот, у которого на щеке красуется татуировка полумесяца, улыбается другому, так ехидно, ядовито, что у меня сводит желудок.

– Все как раз так.

Они приближаются слишком стремительно, я успеваю только слезть с кровати и сделать неловкие шаги назад; как-то механически я отмечаю про себя, что они выше меня почти на две головы – горы, возвышающиеся надо мной. С холодом, ошпарившим сердце, я касаюсь лопатками зеркальной стены – отступать некуда.

Один из них тянет ко мне руку и по-хозяйски кладет ее на мой пах. Я дергаюсь как от удара и пытаюсь отскочить в сторону, но первый — с татуировкой — заламывает мне руку и удерживает на месте.

— Мы можем сделать все по-хорошему, а можем и по-плохому, – сообщает он, глядя на меня сверху вниз.

У меня сердце бьется так часто, что, того и гляди, вырвется из груди.

— Нет!

Я скорее умру, чем позволю этим двоим надругаться над собой. Где-то на задворках памяти всплывают шепотки о мужчинах, которые испытывают влечение к особям своего пола. Я не переживу, если они попытаются сотворить со мной такое.

Уверен, мои зрачки круглые и полные ужаса. Лихорадочно выискиваю дверь – слишком далеко, чтобы можно было до нее добраться.

Второй снова прикасается к моему члену через ткань, и я поддаюсь панике — наклоняю голову и тараню ей врага в плечо. Долго ждать не приходится: первый тянет меня назад и с силой припечатывает затылком к стене. От боли из глаз высыпаются искры, а из горла вылетает хриплый стон.

– Строптивый сучок, – произносит первый.

– И не таких ломали, – улыбается второй.

Я никогда не видел настолько крепко сложенных капитолийцев, они все представлялись мне хилыми и изнеженными цветными человечками, которые любят кровь и смерть. И еще секс, иначе бы не торговали людьми ради своих извращенных забав. Эти другие, могучие и внушающие страх. Животный страх.

Первый одной рукой хватает меня за лицо, так сильно, что его пальцы врезаются в кожу, и мой рот открывается под давлением.

– Правила проще некуда, – говорит он, – на ближайшие дни ты наша сука: тихая, покорная и с вечно оттопыренным задом. Нет – так мы все равно тебя трахнем, только шкуру попортим, но потраченные деньги ты всяко отработаешь!

Я не помню, было ли мне когда-нибудь в жизни так страшно, как сейчас. Проклятая безысходность обнимает за плечи, а внутренности крутит, вертит, крючит от отвращения. Тело будто парализует, а разум отказывается найти выход из западни.

– Мел, а наша девка струхнула, – усмехается первый, не выпуская моего лица из хватки.

– Ничего, это они с виду Победители – птицы гордые, а как раскорячатся – куда только гонор деется. Морской красавчик в первый раз тоже брыкался и горло драл, а потом и сам подмахивать научился.

Они ржут над своей шуткой, а я не могу побороть оцепенение; я словно марионетка на шарнирах, а ленивый кукловод никак не хочет дернуть за нитки, чтобы спасти меня. Мысли лихорадочно прыгают, ни на чем не задерживаются, и все-таки в моем мозгу эхом повторяется «морской красавчик». О ком они говорят?.. Победители?..

Финник!

Перед глазами темнеет, и ужас оставляет на мне следы, прижигая не хуже раскаленного металла.

— Подержи его, Вермин, — предлагает тот, кого назвали Мелом.

Я лишь сильнее вжимаюсь в стену, когда ощущаю, как мужские пальцы сползают по моей коже со щек к шее, и тугой ошейник вжимается в горло, словно кто-то выкачал из комнаты весь кислород. Я вскидываю руки, пытаясь ослабить хватку Вермина, но результата почти нет.

Замираю, когда пальцы Мела вцепляются в пояс моих штанов и тянут их вниз, обнажая меня перед насильниками. Щеки вспыхивают от стыда, и я предпринимаю новую попытку вырваться, но мне так сильно давят на горло, что я могу думать только об этом.

С отвращением чувствую влагу на своем члене и направляю все усилия на то, чтобы не думать, откуда она взялась. Мел прикасается ко мне ртом почти так, как делала Ребекка, но ее ласки были приятны, а сейчас я не чувствую ничего, кроме мерзости.

— Ты сладкий, — нашептывает мужчина, скользя руками по моим бедрами, сжимая их. Он пробует раздвинуть мои ягодицы, и я снова дергаюсь, извиваясь змеей.

Меня тошнит от происходящего.

— Клади его на кровать, — предлагает Мел, и Вермин резко швыряет меня в сторону постели.

Я путаюсь в спущенных до колен штанах и вместо кровати приземляюсь на пол. В моем мозгу почти мгновенно срабатывает команда «Бежать!», и я подскакиваю, что есть духу, тороплюсь к двери, но насильники и не думают позволить мне спастись. Они настигают меня всего через несколько шагов и, словно котенка, хватают, чтобы осыпать градом ударов: в живот, по спине и, наконец, сокрушающее попадание в пах. Скрючиваюсь на полу, корчась и скуля от боли, а они используют это время в своих целях, – я различаю топот ног и смутно вижу несколько человек с татуировками безгласых, они опутывают меня веревками и разрывают одежду.

Когда я прихожу в себя настолько, чтобы осмотреться, то понимаю, что лежу на кровати голый, а мои руки и ноги связаны между собой. Трепыхаюсь подбитой птицей, но жесткая веревка не дает освободиться, лишь крепче впивается в запястья и лодыжки.

Вермин возникает перед моим лицом, и я поспешно отвожу взгляд – он обнажен и старательно гладит себя рукой, вызывая напряжение в теле.

– Открой ротик, красавица, – ржет он, тыкая мне в лицо своим членом. Я улавливаю запах его тела, и меня мутит, будто я проглотил гниющую крысу. Сжимаю челюсти до скрипа зубов, твердо решив, что им меня не получить.