Сердце в тысячу свечей (СИ)

Дверь открывается почти бесшумно, и Пит проходит внутрь, останавливаясь прямо передо мной. Он мнется с ноги на ногу, выжидая, но я не поднимаю глаз.

– Я могу присесть?

Секунду размышляю. Искренне хочу отказать, так что сама удивляюсь своему тихому:

– Да.

Когда Пит усаживается рядом, его плечо касается моего, но я не отодвигаюсь. Мне грустно и хочется плакать.

Молчим.

Слишком долго молчим, проходит почти вечность, когда я, горько усмехнувшись, произношу:

– Она оказалась не уродиной…

Чувствую, как Пит напрягается и, густо выругавшись, резко подается вперед; так быстро, что я едва успеваю дернуть его за рукав, пресекая попытку встать.

– Не уходи… – мольба срывается с губ и кажется больше похожей на крик раненной души.

Напарник тяжело вздыхает, но остается в сидячем положении, а я поворачиваюсь к нему всем корпусом и заставляю посмотреть мне в глаза. Я хочу видеть в его взгляде ту же нежность, что плескалась там всегда. Хочу знать, что ничего не изменилось с появлением Ребекки. Хочу прочесть, что мы все еще вместе…

И не понимаю, что нахожу в голубых глазах.

Пит выглядит растерянным.

Его руки тянутся ко мне, но опадают, будто он не уверен, что имеет права касаться меня. Он сомневается, а я напротив – мне до невозможного хочется почувствовать себя в кольце его надежных рук.

– Обними меня?

Напарник не сопротивляется: не проходит и мгновения, как он привлекает меня к себе. Обхватываю талию Пита в ответ и крепко-крепко прижимаюсь к нему; тепло его тела действует на меня обезоруживающе: пара слезинок противно щиплет глаза, но я часто моргаю, смахивая их. Пытаюсь собрать себя по кусочкам, исцеляясь в объятиях того, без кого уже не могу.

***

– Пит? – голос Клариссы раздается прямо возле двери, она дергает за ручку, но не может войти: сквозь пелену своего отчаянья я не заметила, когда Пит запер дверь на ключ.

Прикрываю глаза и крепче обнимаю напарника, хотя понимаю, что остались считанные секунды нашей чуть ли не ворованной у Капитолия близости.

– Мне все равно придется открыть, – негромко говорит напарник, успокаивающе целуя мою макушку.

– Знаю, – отзываюсь я обреченно.

Риса снова стучит, вынуждая меня разжать руки и выпустить Пита из своих объятий.

Не поворачиваю головы, когда дверь открывается и напарник о чем-то беседует с Клариссой. Она уходит так же внезапно, как появилась, а Пит вновь запирает нас, отделяя от внешнего мира. Я удивляюсь тому, что он не возвращается ко мне, а ложится на свою половину кровати, закладывая руки за голову и задумчиво уставившись в потолок.

Разворачиваюсь, стоя на коленках и упираясь локтями в край кровати, зову его. Напарник прикрывает глаза, даже не повернув головы. Чувствую неладное и забираюсь на постель, подползая ближе к Питу. Он ощутимо вздрагивает, как от холода, поэтому я торопливо накрываю нас одеялом и жмусь к его телу, положив голову на крепкое плечо.

Вслушиваюсь в биение его сердца под своим ухом, понимая, что мое бьется почти так же: с нервными передышками. Нам обоим страшно. Кажется, я всю жизнь только и делаю, что боюсь: сначала Жатвы, потом Игр. После самого Пита, теперь за него. Замкнутый круг, из которого мне, наверное, уже не выбраться.

– Мне нужно собрать вещи, – безжизненно говорит он.

Я напрягаюсь.

– Ты меня бросаешь?

– Нет! – мгновенно отвечает Пит, притягивая меня к себе так, что я почти лежу на нем. – Я никогда тебя не брошу, Китнисс!.. – Он отводит взгляд, – Только, если ты сама…

– Я тоже тебя не брошу, – поспешно обещаю я.

Точно слышу, как от моего признания сердце Пита ускоряет бег. Он берет мою правую руку в свою и переплетает наши пальцы – такая желанная для меня ласка, и такое горькое признание:

– Я вынужден уехать… на семь дней.

– Неделя? – охаю я, отстраняясь и приподнимаясь на локтях.

– Да.

– С ней?

Тишина. Я и сама уже знаю ответ.

– Да.

Тишина.

– Ясно.

Отодвигаюсь, сползаю с постели. Странно, я ничего не чувствую: ни злобы, ни отчаянья. Даже ревности нет. Оцепенение и отупение – самые подходящие слова, описывающие мое состояние.

Теперь уже Пит пытается поймать мой взгляд, но я не хочу – вырываюсь и ухожу к широкому платяному шкафу. Распахиваю дверцы и под полками, вплотную забитыми вещами, нахожу чемодан.

Не совсем осознавая свои действия, кладу чемодан на кровать, не торопясь заполняю его одеждой Пита: несколько футболок, сменные штаны, нижнее белье. Вещи ложатся ровными стопками, уголок к уголку.

– Что ты делаешь? – тихо спрашивает напарник.

– Что непонятного? – огрызаюсь я. – Собираю тебе вещи.

Кажется, мои руки подрагивают, но я игнорирую это. Беру очередную вещь – белоснежная рубашка – и встряхиваю ее, прежде чем отправить в чемодан. Вижу, что Пит встает с кровати, замечаю раскрытую ладонь, которую он тянет в мою сторону, и чувствую его попытку вырвать у меня из рук рубашку.

– Китнисс, – осторожно говорит он, – отдай.

– Нет, – я уверена, что мне не нужна его помощь, только напарник настроен решительно и применяет силу, совершенно ощутимо потянув ткань на себя.

– Отдай, пожалуйста, – просит он, стараясь быть ласковым, но проявляя настойчивость.

Упорствую, вцепляясь в рубашку.

– Мне. Не. Нужна. Твоя. Помощь, – отчеканиваю я, сверкнув на Пита глазами.

Он выглядит взволнованным, озабоченным и… злым?

Пит страдает. И снова по моей вине.

Внезапно плотину моего видимого самообладания прорывает: я знаю, что мое лицо стремительно краснеет от нахлынувших чувств, и я, ощетинившись, нападаю.

– Мне не нужна «такая» помощь! – выкрикиваю я. – Не смей, Пит, слышишь? Я запрещаю!

Выпускаю из рук злосчастную рубашку и следом выхватываю из чемодана уже уложенные вещи: с яростью подбрасываю их в воздух, кидаю вокруг, швыряю в лицо Пита. Тряпки цветными всполохами разлетаются вокруг.

– Прекрати жертвовать собой ради меня! Я не заслужила всего этого! Не смей умирать ради того, чтобы я жила, потому что я все равно жить не буду! – ору во все горло, выплескивая боль последних дней.

Пит пытается поймать меня и удержать за руки, но я царапаюсь и вырываюсь.

– Я не буду жить с грузом твоей смерти на шее!

Напарник скручивает мои запястья и старается прижать к себе.

– Я не умираю, Китнисс, успокойся! Пожалуйста!..

Я не слушаю его, продолжая кричать:

– Кларисса дала мне право выбора, и я решила! Все, решила окончательно! – дергаюсь, не успокаиваясь.

Пит что-то говорит мне, но смысл слов ускользает от меня: понимаю, что плачу и кричу, кричу и плачу.

– Мне не нужна твоя жертва! Потому что я не смогу… Я не смогу жить… Без тебя…

Силы будто начинают покидать меня, и напарнику, наконец, удается прижать меня к своей груди. Я утыкаюсь носом в его шею, но продолжаю, как заведенная, повторять:

– Не уходи… Не уходи…

Пит так сильно обнимает меня, что мне становится больно, он словно пытается переломать мне все кости. Его объятия такие крепкие, что, хотя он уже не держит мои руки, я все еще не могу ими пошевелить – они зажаты между нашими телами.

– Не уходи…

– Я не могу остаться… Я не могу позволить кому-то обидеть тебя…

От его коротких слов внутри меня снова разгорается пламя. Группируюсь и яростно отталкиваюсь от него: напарник не ожидал и на мгновение отшатывается назад. Мне хватает этого, чтобы рвануться к двери. За долю секунды проворачиваю ключ в замке и открываю себе дорогу на свободу. К сожалению, Пит уже все понял и догоняет меня: он так сильно и внезапно давит на дверь, что она с оглушительным стуком захлопывается прямо перед моим носом, едва не прищемив мне пальцы.

– Китнисс, прекрати! Куда ты собралась?

Отскакиваю, не даю ему схватить меня снова, дергаю за ручку двери.

– Ты не остановишь меня, Пит! Это я заварила кашу, мне ее и расхлебывать! Сноу затеял это все, чтобы достать меня – вот она я, пусть получает!