Красная - красная нить (СИ)

Вот день, когда мать предлагает остаться в Белльвиле на всё лето. Она говорит, что ей пора на работу. Она говорит, что было бы отлично, проведи я лето у бабушки. Я сначала взрываюсь, вылетаю из табакерки подобно болванчику на пружине. Какого чёрта? – кричу я. – Почему ты так запросто решаешь всё за меня? Мама смотрит на меня печально. Я снова расстроил, разочаровал её. Имеет ли это значение в тот момент? Я не знаю. Она говорит лишь – я хочу, чтобы ты отдохнул, милый. И я словно сникаю, залитый ведром ледяной воды. Я киваю и молча ухожу в свою комнату. Спустя десять минут бабушка приносит мне тарелку свежеиспеченного печенья, стакан молока и гладит по голове, прежде чем уйти.

Лето проносится калейдоскопом. Многое я помню, многое – домыслил, потому что, участвуя во всех затеях близнецов, разговаривая, дурачась, улыбаясь, занимаясь всем тем, чем занимаются нормальные подростки летом в свои шестнадцать, я чувствовал себя не там. Не рядом с ними. Это было чертовски странно. Всепоглощающе.

Но я был уверен. Настоящий Фрэнк Айеро остался лежать глазами в потолок на своей кровати в комнате в доме, что стоит у парка в городе Ньюарк. Он лежит в четырёх стенах недвижно и пялится вверх. Он – настоящий, то, что от меня осталось.

Что же приехало в Белльвиль, я не знал. И просто не думал об этом. Не хотел и не мог.

Внезапно мелькает вечер до отъезда из Ньюарка, когда я звоню Майки и говорю – хэй, чувак, я еду к бабушке на лето. Встретимся, когда я приеду? Не будешь скучать? Майки хрипло смеётся в ответ, булькает чем-то в трубку. Говорит, что безумно соскучится, и от этого тепло. Говорит, что от Рэя привет. Спрашивает, что передать Джерарду. Ничего – отвечаю я на автомате, а сам едва ли не реву, проглатывая язык. – Я сам, если что. Хорошо,- и я практически вижу, как Майкл кивает мне. – Хорошо, Фрэнки. Возвращайся, мы тебя очень ждём.

И вот я остаюсь до конца лета. Я почти не размышляю над тем, что сейчас с Джерардом. Чем он занимается, как проводит время… Я гоню любые мысли, пахнущие им, и каждый раз отдыхиваюсь, словно от марафона или подъёма тяжестей. Но заставить себя перестать думать всё же не могу.

Я вспоминаю знаковый, чертовски важный день в середине августа, когда случай свёл меня с ней. Я стою у витрины магазина, держа два велосипеда руками. Внутри близнецы покупают батончики и мороженое. Берегись! – раздаётся со спины, а потом удар и неприятно саднящая голень. Немудрено, я с велосипедами занимаю почти весь тротуар. Девушка падает со своего двухколёсного друга, неуклюже летит на меня, а я хватаю, поддерживаю под руки. Они полные и очень мягкие, и мне почему-то думается, что им нельзя ломаться. Она смотрит чуть испуганно, разглядывает разбитое колено. Вся такая округлая и нежная, и я не могу понять, что чувствую, когда вижу движение губ и не слышу её голоса. Из магазина выходят близнецы, радостно приветствуя. Джамия, это Фрэнк, – говорит Лала, представляя свою одноклассницу. – Он немного странный, но ты не обращай внимания. Мы дружим с садика и уже привыкли. Мы на пляж, – подхватывает Эл. Хочешь с нами? Джамия косится на меня растерянно, а потом улыбается. Мы пожимаем друг другу руки и садимся на велосипеды. Я дал ей свой платок, и сейчас он странно неуместно и в то же время мило завязан на её полной коленке. Окончание лета мы проводим все вместе.

А по ночам я всё чаще думаю и вспоминаю. Всё чаще возвращаюсь к забытому в Ньюарке телу на кровати в своей комнате. Я не знаю, хочу ли вернуться к нему, или хочу, чтобы тело переместилось сюда. Несколько раз ловлю себя на том, что шепчу «Джерард» и выгибаюсь, а в кулаке становится жарко и липко. И что я ненавижу себя до смерти в эти моменты.

В выходные приезжает мама, чтобы забрать меня домой. На машине, вместе с Леоном. До начала нового, последнего учебного года остаётся несколько дней. Она приезжает и уже за вечерним чаем предлагает мне: не хочешь остаться в Белльвиле, Фрэнк. Тут бабушка и отец, ты можешь закончить школу тут, если не хочешь уезжать от близнецов. Они очень хорошо на тебя влияют. А меня навещал бы по выходным. Пиздец, – думаю я. Просто пиздец… Я отвечаю, что мне надо подумать, и ухожу. Пока лежу в темноте комнаты, в моей голове возникают весы – огромные весы правосудия, на одой чаше которых отец, бабушка и дед. Близнецы. Одна с ними школа, очень даже хорошая, как они рассказывали мне не раз. Выходные в Ньюарке и Джамия с её тёплым шоколадным взглядом и мягкой улыбкой. На другой чаше весов сидит, свесив ноги, один-единственный человек. Конечно, туда можно добавить и маму, и Майки, и Рэя, но кого я хочу обмануть? Этот чёрт сидит там один и перевешивает. Я от злости закрываю лицо подушкой и ору. Ору яро, самозабвенно, так, чтобы челюсти свело. Утром я отвечаю матери, что согласен. Только надо съездить в Ньюарк за вещами и уладить несколько вопросов.

Дерек не против заправлять музыкальным клубом. Он доволен и рад, и клятвенно заверяет меня, что справится, а я только киваю и жму ему руку. Том говорит, что поможет ему. Торо мрачен и недоволен, но говорит, что лучше так, чем совсем никак. Мне стыдно перед Рэем, но… Я всё решил. Майки спрашивает – ты уверен? Я отвечаю, что буду звонить. Что на самом деле хочу вернуться, наверное. Что так будет лучше. Майки говорит – Хорошо. А потом зачем-то добавляет: Джерард поступил в Нью-Йорк, и ему дали комнату в общежитии. Он почти не будет появляться здесь, я думаю. Я молча киваю в ответ, прощаюсь с ребятами – очень тепло. Разворачиваюсь и ухожу. Я уже не знаю, смогу ли ещё хоть раз быть в чём-то уверенным в этой жизни.

Я решаю, что мне будет лучше в Белльвиле, сворачивая на определённый перекрёсток, обрекая все иные варианты на небытие. Мне немного страшно, и внутри тянет, руки трясутся, и мне мучительно хочется кофе. Жажда, возведённая в апогей. Я иду к близнецам – именно они всё лето принимают на себя удары моей неадекватности. И я в который раз спрашиваю у неба – за что мне такие потрясающие друзья? Чем я заслужил? Или в итоге ты и их хочешь отобрать у меня?

Небо не отвечает. Оно в принципе не имеет такой привычки – отвечать брошенным подросткам, варящимся в котле собственных гормонов и эмоций.

Плёнка ленты в маленьком домашнем кинотеатре с щелчком обрывается и ещё долго крутится, шелестя хвостом о держатели бобины. Остаётся только тёмная комната, белый экран и я – единственный зритель. Мне тридцать три, и это возраст Христа, я многое переосмысливаю. Я всегда улыбаюсь, вспоминая то самое странное, сладко-горькое, горько-сладкое летнее время. И всегда немного злюсь – почему нам ничего не дано знать наперёд. Детская привычка – размышлять о невозможном. Мне шестнадцать, и я размышляю о Джерарде. Я уверен, что очень скоро это пройдёт.

Людям вообще свойственно ошибаться.

Комментарий к Глава 44.2 простите за тупое оформление прямой речи и диалогов. Я ещё не поняла, задумка это или лень. Завтра разберусь. Я обещала. Я сделала это. Я иду спааааать)

/не буду править прямую речь. мне нравится. это было правильно. остальное – отбечено. Эйка/

====== Глава 45. ======

Комментарий к Глава 45. осторожно, гет

И я остался в Белльвиле.

Я не знал, правильное это решение или нет. Наверняка, каждый из нас в своей жизни не раз и не два принимает такие решения. Решения, в правильности которых ты не уверен, но ты, чёрт возьми, просто должен сделать что-то, и я сделал это – остался. Поближе к близнецам, рядом с отцом и… подальше от Джерарда.

Фильм «Господин Никто» вышел только в две тысячи девятом, а посмотрел я его ещё позже – спустя полгода или год. Я смотрел его ночью, когда в доме уже все спали, и плакал. Тихо, заедая попкорном. Я думал о том, что этот мальчик – совсем как я в тот день, когда мать предложила мне остаться в Белльвиле. Только я не бежал за поездом, а сидел на заднице в столовой, но от этого ничего не менялось. Если бы я только мог прокрутить все вероятности вперёд, если бы я мог видеть так же, как он… Я был бы рад сомневаться до бесконечности и прожить эти вероятности обе. Но мне нужно было озвучить своё решение – этого требовала изогнутая в вопросе мамина бровь и лениво-заинтересованный взгляд Леона, сидевшего напротив. И я решил остаться.