Две стороны одной монеты (СИ)

— Но я умел, — Чарльз поднимает на него печальный взгляд и грустно улыбается, — но спасибо за поддержку, — он вздыхает тяжело и решает продолжить: — Ты прав, Шоу не смущали насилие и шантаж. У него было не так уж много времени. Эмма была на последнем издыхании. Церебро дышало на ладан, и его ученые в срочном порядке калибровали машину под нового подопытного. Я, как и ты, пытался сопротивляться, думал, что скорее умру, чем позволю Шоу использовать меня в своих планах.

— Он взял на мушку твою семью, не так ли?

— Как видишь, я еще жив. Шоу оказался хорошим психологом, не только врачом. Он знал, на что надавить, как манипулировать. Знал, что я попытаюсь сбежать и что у меня ничего не получится. Он ждал меня в доме, держа пистолет у виска моей плачущей матери. Мы жили… Моя семья была богата, матери в наследство достался большой дом, прислуга… Никого не осталось в живых. Он убил десять человек, и улыбался, держа на мушке мою мать.

— Я буду делать это снова, и снова, и снова, Чарльз. До тех пор, пока ты не усвоишь одну вещь. У тебя нет выбора, мой дорогой. Кровь этих людей уже на твоих руках. А ведь у каждого из них была семья, дети, может, даже внуки… — Шоу косится на старика-садовника, лежащего ничком в луже крови у дивана.

Мать не плачет, она только всхлипывает и невидяще смотрит куда-то мимо плеча Чарльза. По ее щекам стекает тушь, помада размазалась, и скулы идут красными пятнами.

Чарльз в ужасе смотрит на их гостиную. Белая мебель залита кровью, кровь на стенах, на торшере, течет по полу, подбираясь к его ботинкам. Он никогда не видел столько крови… И никогда в этом доме еще не было так тихо.

На Шоу шлем, и Чарльз слышит один единственный разум в особняке. Его матери. Он кричит, но его словно заело.

«Прости меня, Чарльз… Прости… Прости, Чарльз… Прости… Беги…»

— Не трогайте ее, прошу. Отпустите мою мать… Она ничего не сделала, — Чарльз не знает, что делать.

Сердце колотится где-то в горле. Он сбежал из-под стражи из психиатрической клиники, как только перестали действовать седативные препараты**, сдерживающие его телепатию. Добрался до дома, убедив таксиста, что он уже заплатил, хотя в кармане у него не было ни цента, а одет он был в больничную пижаму.

— О нет, Чарльз. Она сделала. Самый прекрасный подарок, который я только мог получить! Она привела тебя ко мне в клинику. Сама. Скажи: «Спасибо, мамочка»! — он смеется, тыча дулом пистолета ей в затылок.

Шерон начинает всхлипывать вслух, и Чарльз пытается успокоить ее разум, но сам слишком на взводе. Сила не слушается его.

— Я не стану помогать вам! Вы больны, доктор Шоу!

Он кричит это в сердцах, в отчаянии, чувствуя, как по лицу текут слезы.

— О нет, ты станешь. Твои работники были ценными членами общества, хорошими людьми, я полагаю, и приносили пользу твоей семье. Они были прекрасными представителями человеческого рода, но им пришлось умереть, Чарльз, потому что ты не мог сделать то, что тебя просят. Сидеть там, где тебе велели. А я всего лишь хочу, чтобы ты помог мне отыскать всех мутантов на этой маленькой планетке. Чтобы мы могли им помочь. Избавить их от этой болезни.

— Мутация не болезнь!

— Взрослым виднее, Чарли, — он цокает языком и качает головой, и Чарльз отстраненно думает о том, что Мойры нет в доме, и это хорошо. — Мы здесь не для того, чтобы обсуждать мутации. А для того, чтобы ты понял, мой мальчик. Что твой детский лепет никого не интересует в этой комнате.

Шоу прижимает дуло к виску Шерон, заставляя ее трястись от страха. Их взгляды с Чарльзом встречаются, и все, чего он хочет, — заставить мать забыть о происходящем здесь, сделать так, чтобы она не страдала, не боялась, не помнила…

— Сегодня я убил десять человек в этом доме. Ничто не помешает убить мне двадцать, тридцать, сотню, тысячу, чтобы ты понял, Чарльз. Если ты будешь вести себя плохо, твои знакомые, родные, все, с кем ты когда-либо встречался, будут умирать изо дня в день. И их смерть будет не столь быстрой и легкой. И каждая отнятая жизнь будет на твоей совести, Чарльз.

— А если я буду на вас работать, будут погибать мутанты? Сотни, тысячи! — он тяжело дышит и пытается потянуться телепатией куда-то за границы поместья, но они слишком далеко от города.

Никто не придет ему на помощь…

— Ну что ты. Умрут только те, кто не согласятся.

— Сотрудничать с вами?

— Всего лишь избавиться от своего недуга медицинским путем. Правительство разработало лекарство от мутаций. Проблема лишь в поиске больных, — Шоу берет Шерон за подбородок и поворачивает к себе лицом, чтобы заглянуть ей в глаза.

— И я должен вам поверить?! Вы только что убили всю мою прислугу и грозитесь убить сотни людей — и все ради помощи мутантам? — Чарльз скрещивает руки на груди, но это лишь для того, чтобы Шоу не видел, как трясутся от страха его пальцы.

— Твой сын — очень дерзкий мальчишка, женщина. Я должен его проучить, тебе не кажется?

— Пожалуйста… Отпустите его… — губы Шерон дрожат, но она выдавливает из себя эти слова, умоляюще смотря на Шоу.

«Нет, нет! Не говори ему ничего, мама! Он безумец, он не послушает тебя! Просто успокой свой разум. Ты не здесь, ты в своей спальне, отдыхаешь…»

— Этого не будет, дорогая. Никогда.

Звук выстрела такой громкий в тишине дома, что Чарльзу кажется, будто он оглох от взрыва. Он вздрагивает всем телом, смотря на то, как его мать падает на пол, зажимая рану на животе. Кровь течет по ее бежевой блузке, заливая юбку, ноги и лакированные туфли…

Чарльз смотрит на это, не в силах пошевелиться, сделать хоть шаг, броситься на помощь. Шерон не кричит и не стонет. Ее рот приоткрыт в немом крике, и все, что она может, — прижимать руки к животу, хватая воздух ртом.

— Смерть от пули в живот долгая и мучительная, Чарльз, — Шоу равнодушно смотрит на женщину у его ног. — Церебро почти готово. Мы едем туда. И если ты будешь паинькой, я вызову для твоей матери скорую. Возможно, она выживет. А если попытаешься что-нибудь выкинуть — наутро ее труп найдут в этом доме одиннадцатым.

Чарльз не может оторвать взгляда от лежащей на полу Шерон.

— Тебе все ясно?

Голос Шоу — жесткий и твердый — звучит прямо у него над ухом. Мужчина стоит рядом, и Чарльзу кажется, что он чувствует запах пороха от его пистолета. Он хочет рвануться к матери, побежать за аптечкой, схватить трубку телефонного аппарата, сделать что-нибудь. Но он не может пошевелиться.

«Скажи «да». Ты должен».

— Да.

Это не его слова. Он не мог такого сказать. Он должен сопротивляться!

Шоу смеется, довольный его ответом, и машет кому-то рукой. Чарльз не ощущает чужих разумов, но двое мужчин в форме хватают его за плечи и тащат прочь от истекающей кровью матери.

Он, кажется, пытается вырываться, тянет к ней руки. Но Шерон не видит и не слышит его. Она в шоке смотрит в потолок, перебирая пальцами рваную блузку.

— Ты просто сокровище, Чарльз. Ты поможешь мне сделать мир лучше.

«Ты поможешь, Чарльз…»

Чужой голос эхом звучит в голове, пока Чарльз механически переставляет ноги, чтобы залезть в машину. Тонкая игла впивается в его шею. Наркотик? Седативное? Он не знает. Все плывет в мареве и остается лишь женский голос в голове.

«Ты займешь мое место. Подчинишься Церебро. А потом найдешь того, кто спасет тебя из заточения. Чей разум сможет противостоять телепатии. Не сопротивляйся…»

— Мне жаль, что это случилось с твоей матерью, — Эрик понимает, что повторяет слова Чарльза. Но сейчас его собственные боль и страх достаточно сильны, чтобы он понимал чувства подростка, на глазах у которого стреляют в мать.

— Мне тоже… — взгляд Чарльза направлен в окно. — Она не выжила.

— Шоу не сдержал слово?

— Сдержал, но ее все равно не смогли спасти. Слишком много крови потеряла.

Они молчат, но Эрик вынужден спросить о том, что было дальше.

— После этого ты согласился помогать Шоу?