Красная - красная нить (СИ)

- Я… понимаешь, я просто отдыхаю душой, когда мы встречаемся в Ашбери. Это потрясающее чувство, когда ничего не нужно никому доказывать… И всё то, что сейчас происходит внутри меня, просто не нужно им. Это не касается никого, кроме… нас, – он договорил, а у меня сладко запульсировало под ложечкой. То есть он всё же считал, что что-то происходит? Тоже чувствовал это? – О-ох, – простонал Джерард, закрывая глаза руками. – чувствую себя каким-то мудаком, несущим ахинею.

- Ты не мудак, – я обхватил пальцами оба его запястья, поглаживая пальцами венки с внутренней стороны. Такая нежная кожа и едва ощутимые выпуклости, а мои мозоли такие грубые… – И я понял тебя.

Мои ладони незаметно перетекли на его скулы, заплелись пальцами в волосы. Я скользил подушечками по коже его головы – пропахшей дымом от костра и неуловимым запахом океана, и каждый раз, когда он вздрагивал от моих ощутимых прикосновений, внутри у меня замирало что-то тёплое, жаждущее и любопытное.

Я прошёлся пальцами за его ушами, провёл по краешку тёплых, таких нежных раковинок. Он хихикнул:

- Щекотно… – а потом серьёзно, хрипловато добавил: – Мне больше нравится, когда языком…

Тяжёлая волна тепла упала вниз моего живота, взявшись, казалось бы, из ниоткуда. Он опустил руки, упираясь ладонями в края подоконника и наклоняясь ко мне. Я схватился за ворот его рубашки и затылок – заставляя коснуться уже своих пересохших губ. Он дышал так тяжело и горячо, что я не сомневался – сдерживается. Наверное, это была его любимая игра – сдерживаться, доводя до крайней точки кипения, чтобы потом выплеснуться наружу чем-то бешеным, неистовым, как убегающая из кастрюли пена. Я касался, мял, облизывал его губы со вкусом бумаги, сладковатого травяного дыма и едва уловимого – пива. Наши губы соскучились друг по другу – вот что я чувствовал. Я мог бы провести так всю ночь. Я хотел вспомнить его – раскрепостившегося, не думающего – до каждой трещинки на коже, до последней веснушки и родинки, до самого пошлого стона.

Я пропустил момент, когда его язык скользнул между моих губ, слепо тычась в зубы, словно кидая вызов. Господи, да просто дышать с ним одним воздухом – обжигающим, словно сгустившимся – уже было выше моих сил. Я сильнее притянул его затылок, горячо отвечая своим языком – оглаживая сверху, обвивая и теряясь в ласках. Я просто хотел делать всё это, чувствовать странный вкус его слюны, сглатывать и снова вламываться внутрь его рта.

Джерард оторвался ненадолго, переводя дыхание – с совершенно пьяным, тёмным взглядом. Полный решимости, какой-то упрямый и чуть запыхавшийся. Я вдохнул поглубже, облизал губы и встретился носом с его тёплым, нежным ухом, тут же проскальзывая кончиком языка внутрь раковины. Он сильно вздрогнул и вцепился пальцами в мою футболку:

- Господи Иисусе, Фрэнки… – прошептал он. Мы были уже так близко друг к другу, что я плохо различал, его сердце колотится так оглушающе громко и быстро под тканью, или же моё.

Он был тёплым. Ох, в кои то веки он был потрясающе тёплым, с лёгким привкусом соли. Я обсасывал и покусывал мочку, млея от понимания – Джерард дрожит, и дрожит совершенно неконтролируемо от того, что я делаю. Именно тогда я понял, что значат для него его уши. Запомнил это надолго…

- М-м… твою мать, – он дёрнулся, отстраняясь. – Фрэнк… Фрэнки, – вглядывался в мои глаза, пытаясь до чего-то досмотреться в их глубине. А я просто хотел продолжать, хотя в подобной позе, на подоконнике это было уже неудобно. – Я так хочу тебя, – нереально искренне сказал он, почти скрипя зубами. – По-настоящему хочу, понимаешь? До конца…

Я ничего не понимал. Но Джерард уже встал с подушек, неуклюже пошатнувшись, и протягивал ко мне руки. Мой подарок остался сиротливо лежать там, где он недавно сидел. Я не был против переместиться, ведь не зря на этом чердаке есть матрас? Джерард прикрыл окно, нажав на створки одной рукой, тут же утягивая меня в сторону самого тёмного угла. Потолок и часть деревянной стены над матрасом расчертила косая тень от оконной рамы.

Его руки петляли и путались – то забираясь под футболку, обжигая, едва царапая кожу, то оказывались под ремнём джинс, пытаясь проникнуть глубже. Мы даже не целовались – просто дышали – до одури громко и взволнованно, и я мог только надеяться, что это сумасшедшее наше дыхание не перебудит всех ближайших соседей Елены и её саму. Сцепленные взглядами, сплетённые пальцами, мы хотели одного – раздеться, освободиться от мешающей, сдавливающей одежды и прижаться друг к другу нагишом. Проникнуть жаром кожи через кожу, почувствовать и мягкость, и твёрдость наших тел.

Одежда мешала и чертовски отвлекала. Я уже стянул с его плеч рубашку, в то время как он разобрался с ремнём и молнией на моих джинсах. То, как он небрежно задевал меня – возбуждённого до ноющего ощущения внутри – сводило с ума и заставляло хрипеть. Пока я выворачивался из собственной футболки, он скинул с рук чёртову рубашку и быстро освободился от майки. Я стоял перед ним в одном белье, со спущенными штанами. На какое-то мгновение его руки опустились. Джерард просто смотрел на меня – странно-дико. Разъедал своим потемневшим от желания взглядом. На самое короткое мгновение я даже испугался. Ровно на мгновение, пока не положил свою ладонь на его бугрящийся пах. Он вязко выдохнул и прикрыл глаза. Губы, сцепленные в тонкую линию, дрожали, и когда я как следует огладил его – взволнованно, но без особого смущения, – единственное, что я знал с уверенностью – он хочет грязно и громко стонать, но не позволяет себе. Не те обстоятельства…

- Сними уже с меня эти грёбаные джинсы, – прошептал Уэй, придвигаясь ко мне ближе. Пальцы ещё помнили тепло и твёрдость его члена, грубоватую вязь ткани, но холод пряжки обжигал, затирая сладкие ощущения. Я никогда раньше, до встречи с Джерардом, не мог себе представить, что касаться чужой эрекции, ощущать подрагивания и реакции не своего, но очень похожего тела может так сильно возбуждать. Я сдвинул молнию и тут же, обезумевший, забрался под резинку белья, обхватывая его ладонью – кожа к коже, горячего, умопомрачительно твёрдого и чуть вспотевшего… Пальцы путались в волосках, и я почти не двигал рукой – просто уплывал в туман от этого ощущения в своей ладони. Оно серьёзно выносило мне мозги, размазывая их по всей стене и пачкая предметы вокруг, покруче пресловутого сорок пятого калибра…

- Мать твою, – всхлипнул Джерард, замирая от моих действий, по-детски широко распахивая глаза. Его ноги переступили через джинсы, и руки легли на мои плечи, заставляя сделать шаг назад. Мы как-то неловко, но опустились – ох, почти обрушились – на старый, но вполне сносный матрас. Простынь по-забавному инородно пахла порошковой свежестью. О чём он думал, готовя всё сегодня? Как долго он думал об этом? Как часто?

Он навис сверху, разглядывая. Мне нечем было особо гордиться – небольшой, обычный, мягкий. Я даже не закончил расти... Но он смотрел на меня так, что я невольно кипел – слишком откровенно и голодно выглядел Джерард сейчас.

- Приподнимись, – прошептал он, подцепив резинку белья. Я сделал, как он просил, и мне стало до безумия стыдно за свою наготу. Захотелось прикрыться, спрятаться, отвернуться хотя бы, но… – Ты потрясающий, – сказал Уэй скользя взглядом от глаз, губ, подбородка вниз до самой мошонки, совершенно нагло разглядывая. – Весь, целиком, – и он вдруг опустил голову, медленно проводя языком по груди до самого соска. От неожиданности я вздрогнул всем телом, а потом на меня обрушилась очередная волна жаркого возбуждения – Джерард впился губами и кончиками зубов в ключицы, а затем и шею. Его ладонь легла на мой член, а большой палец обхватил яйца, и это – святое дерьмо – было лучшее, о чём я мог мечтать. Потому что смелости снова мечтать о его влажном языке у меня ещё не хватало.

Немного придя в себя, я вцепился в резинку его боксеров – нечестно оставаться в белье и трогать меня вот так… Я лишь начал, но до конца он стянул их без моей помощи.

С чем можно сравнить ощущение, когда парень с чертовски внушающим и совершенно готовым членом нависает над тобой, плотоядно облизываясь?