Не имея звезды (СИ)

— Медицина, — Ланс сцапал буше. — творит чудеса. Особенно волшебная медицина.

Помолчали, изредка хрумкая сладостями и хлюпая горячими напиткам. За окном все кружился в причудливом танце снегопад из пушистых снежинок, но в просторном кабинете, казалось, навсегда замерла весна. Здесь пахло первыми цветами, набухающим почками, просыпающимися деревьями и свежей травой. Ланс любил это место, оно было чем-то живым в порой мертвом замке.

— Ваш ключ при вас? — вдруг спросил мастер чар.

— Обижаете, — покачал головой Ланс, доставая из внутреннего кармана нужную вещь. — Всегда ношу с собой.

— Я и не сомневался, — улыбнулся Флитвик и протянул руку. — Можно?

Герберт тут же вложил ключ в морщинистую ладонь. Филиус посмотрел на «маленького мерзавца» — как их называл Хагрид, потом провел ногтем и вернул юноше.

— Надеюсь вы помните наш уговор? — прищурился на какую-то часть гоблин.

— Никого не впускать, пока вас нет в замке, — чуть ли не откозырял Проныра.

— Лучше и не скажешь, — кивнул Филиус.

Ланс убрал ключ от кабинета и стал водить пальцами над пирожными, выбирая какое же из них слопать в данный момент. Наконец юноша сделал свой выбор. Он переложил его на отдельное блюдце, потом примерился, и хлопнул ладонью по краю. Пирожное взлетело в воздух, а юноша мигом схватил его зубами.

— Хахиефо фрюки я хвыуфил! — с набитым ртом, улыбнулся слизеринец.

— Браво, Герберт! — рассмеялся Флитвик. — Кстати, мистер Ланс, по замку уже ходят легенды о ваших концертах, а я так и не слышал, как вы играете на гитаре.

Проныра поперхнулся, потом простучал себя по груди, посмотрел на профессора и густо покраснел.

— Я... это... но... — потом юноша резко вскочил и гаркнул. — Один момент!

Парень, придерживая шляпу, сбегал в другой конец кабинета, где стояла подставка с футляром. Проныра снял его, расстегнул и вытащил на свет малышку. Она была все такой же, как и раньше. Шестиструнная красотка с ало-зелеными светящимися прожилками. Маглы, когда видели её, спрашивали где можно заказать такой дизайн, а Проныра только загадочно ухмылялся и отвечал, что надо знать места.

Проныра вернулся обратно, положил базу «талией» на бедро и перебрал струны. Он чуть-чуть подправил колки, на слух определяя настройку, потом снова прошелся по ладам и довольно кивнул.

— Леди и джентльмены! — выкрикнул он. — Слушайте и внимайте! За инструментом лучший артист Школы Чародейства и Волшебства, будущий артист самых больших театров, а так же пока еще не коронованный, но будет коронован как Король Рока — Геееееерберт Ланс!

И Проныра, зажав первый аккорд, начал играть. Сперва он исполнил самые любимые композиции. Порой это были рифы весьма известных гитаристов, а порой и композиции услышанные в переходах. Их играли студенты и простые уличные музыканты, но музыка тем и прекрасно — не важно кто играет, важно как, важно, чтобы в нотах были не только законы и правила, а душа.

Герберт, прикрыв глаза, все продолжал играть. Его единственный слушатель — старый, маленький волшебник с огромным теплым сердцем, Филиус Флитвик, откинувшись на спинку кресла, тоже опустил веки. С лица его спало напряжение, разгладились морщины на лбу и выровнялось дыхание.

Оба мага так и не видели, как потихоньку оттаивало окно, как языки пламени, недавно пребывающие в хаосе, вдруг обрели некоторую фигурность и принялись легонько танцевать. Не видели они так много, что происходило вокруг, но зато слышали еще больше. Слышали тихие ноты, и резвые переборы, веселые, а порой и лиричные аккорды самых старых и буквально новорожденных композиций.

Герберт терялся в музыке, растворяясь в ней полностью, отдавая себя без остатка. И в этот момент пропадал и несчастный Принц и непрошибаемый Уродец. Оба они растворялись, исчезали как утренний туман, давай шанс чем-то более цельному, чему-то более правильному и реальному. Давая шанс третьему, такому маленькому, такому слабому, но и столь же великому и стойкому. Стойкому как скала, над которой может бушевать самый ужасный ураган, самая страшная буря, лить каменный дождь и раскалываться небеса, но все равно стоять.

Герберт Ланс играл на своей старенькой, разбитой гитаре, которая даже после ремонта была вся в трещинах и даже характерных дырках от пуль, но это его не волновало. Его не волновали тайны и загадки, маги и колдуны, твари и волшебные создания. Его даже не волновало кто он, откуда и куда идет. Его не заботило ровным счетом ничего. Важным было только шесть натянутых струн и десять бегущих по ним пальцев. Только это. Только в этом выражалась суть того, что так надежно укрывали Принц с Уродцем, дожидаясь момента, когда это можно будет вручить тому, кто не разобьет, уронив от страха.

Можно было бы сказать — «спустя столько-то времени», но это было бы ложью. Так как время тоже замерло, вслушиваясь в звуки музыки. Оно свернулось и уселось на колени юноше, замедлив свой бег, буквально испарив его. Нельзя было сказать слушаешь ли ты десять минут, двадцать, час или три. Да, впрочем, никто даже и не задумывался о нем — о времени.

Так что скажем так — в какой-то момент, Ланс все же перешел на собственные композиции. Да, они казались ему неполноценными, неоконченными, чуть уродливыми, но все же они были частью его и отказаться от них так просто, было невозможно. Да что там — от них и вовсе нельзя было отказаться.

И проныра заиграл. Играл он и «Прятки с листвой» и «Утренний сон» и «Седьмой день лета» и даже свой новый риф, который пока еще не слышал никто. Этот риф был не самым веселым, даже, пожалуй, самым лиричным из репертуара Ланса, музыка которого всегда отличалась позитивом и легкость.

Но эта композиция, это композиция была спокойной, размеренной и даже несколько философской. Композиция, в которой было так много всего, что было трудно подобрать название, но юноша справился. И теперь на бумаге с шифром (на самом деле — музыкальных записях) красовалось — «Последняя сигарета». Наверно это было самое глупое название, которое только можно придумать для такого рифа, но все же Герберт считал, что именно оно как нельзя лучше подходит к этой музыке.

И вновь — в какой-то ммоент музыка смолкла. Отзвучали последние тона, смолкли отзвуки и далекое эхо. Концерт был дан и закончен, а вместе с его концом, засыпал третий, ожидая того момента, когда ему уже не будут нужны ни Принц, ни Уродец. Заснул, погружаясь в прекрасные сны, не доступные больше никому.

Некоторое время в кабинете висела тишина, а Ланс с неподдельным волнением ожидал вердикта.

— Это определенно ваше, Герберт. Однажды, это признают все.

Ланс улыбнулся и кивнул головой. За окном уже смеркалось. В Луном свете мерцали кристаллики снега, отливая чистым серебром, и казалось, что Лес и опушка покрылись металлической пленкой, а может быть это и вовсе изделия ювелира-гиганта.

— Спасибо, Герберт, — произнес профессор, намекая на концерт.

Юноша сперва задумался, а потом по-пиратски улыбнулся и приподнял шляпу.

— Не за что, профессор. Абсолютно не за что.

Флитвик улыбнулся и глянул на свои часы.

— Ох-ох-ох. Молодой человек, засиделись мы с вами, а ведь вам еще к празднику готовиться.

— Вот черт! Эм... простите сэр, я побежал!

Герберт ураганом пролетел по аудитории — убрал гитару, забрал сумку, вымыл и вытер руки. Потом подбежал к дверям и с жаром их распахнул, но как это часто бывало — Филиус его окликнул.

— Всего вам доброго, будущий Король Рока — Герберт Ланс.

Проныра замер и посмотрел на старичка, который вел себя сегодня слишком странно.

— До встречи, профессор, — только и ответил юноша.

На Рождественский ужин Филиус Флитвик так и не явился.

2 января 1994г Англия, Хогвартс

Герберт, закутавшийся в плед, поджавший ноги, сидел на диване напротив пылающего камина. На коленях парня лежала объемная книга об одном из самых знаменитых пиратов. Ланс как раз дошел до того момента, когда этого известнейшего корсара наняла Королева, дабы тот повел за собой флот в сражение с «Непобедимой армадой». Ланс, из общей эрудиции, знал чем закончиться эта история, но все равно читал с неподдельным уопением. Порой он даже грезил о тех временах. Свободные джентльмены, живущие одним моментом, изысканные леди в пышных платьях, знающие толк в поэзии, музыке и танце. Пиры, сражения, интриги, любовь... Да, прекрасное было время, если судить по книгам конечно... Ну так, если отбросить романтические аллюзии, то Ланс был, пожалуй, счастлив что родился именно в это время и в эту эпоху.