Происшествие на Львином мосту

Владимир Слабинский

Происшествие на Львином мосту

   Крыши напротив окна матово блестели. Однако, воды, стекающей в водосточную трубу, заметно не было, из чего я сделал заключение, что дождь, шедший с перерывами всю среду, закончился. Как бы в подтверждение моего вывода из-за тучи выглянула Селена, и ночной город предстал во всей своей красе. Было начало октября — замечательное время в Санкт-Петербурге, а именно здесь я живу, и именно здесь произошло это событие.

   Как всегда вечером, завершив дневные дела, я сидел напротив окна и пил ароматный свежезаваренный чай. Наш город, конечно, «кофейный». О чем свидетельствует большое количество кафе, где подают этот напиток, сваренный самыми экзотическими способами, и практически отсутствие мест, где можно выпить хороший листовой чай. Вместо этого предлагают горячую воду, настоянную на пакетиках, содержащих чайную пыль. Я же, по вечерам люблю выпить чашку-другую именно листового чая. Точнее, мои предпочтения определяются сезоном и погодой, так, в начале октября я пью крупнолистовой с Цейлонских плантаций. Возможно, вам моя привычка покажется странной, но это то, чему научила меня жизнь в Восточных колониях.

   Я успел допить первую чашку и собирался налить себе вторую из чайничка, стоящего передо мной на широком подоконнике, заменяющем столик. Это очень удобно и опытные владельцы кафе часто используют этот прием для привлечения клиентов, которые во время трапезы могут развлекать себя созерцанием спешащих по своим делам горожан.

   За моим окном не было, и быть не могло, пешеходов, однако зрелище было, на мой взгляд, более увлекательным. За моим окном — крыши Петербурга.

   Я протянул руку, поднял фарфоровый чайничек и в этот момент заметил летящую со стороны Дворцовой площади птицу. В этом году в Северной столице совершалась очередная странная реформа почтовой службы, вследствие чего приглашение на конгресс в Германию я получил через три месяца после его завершения. Но службы экстренных сообщений реформа, к счастью, не затронула, и вороны по-прежнему работали как швейцарские часы. Несколько мгновений я еще тешил себя мыслью, что это послание не ко мне. Однако, заложив широкую дугу, птица села на крышу напротив и требовательно посмотрела в мою сторону. Со вздохом я вернул чайничек на фарфоровую подставку и открыл окно.

   В письме, доставленном почтовой вороной, был вызов на Подъяческую. Учитывая, что в столице я недавно и количество пациентов пока невелико, приходится браться за любую работу. Я надел плащ и, взяв свой врачебный саквояж, отправился по указанному адресу. Из своего дома к пристани я мог добраться двумя дорогами — через площадь вдоль Садовой или по Екатерининскому каналу. Второй вариант показался мне предпочтительнее, поэтому, выйдя на улицу, я повернул к дому Демидова. Далее, следуя вдоль канала, через некоторое время я спустился к воде около Сенного моста. В этот вечер мне определенно везло: дождь прекратился, до пристани добрался без приключений.

   На причале было достаточно людно, что характерно для Сенной площади. Петербуржцы и гости города, отужинав в многочисленных ресторанчиках, спешили по своим делам. Кавалеры галантно согласовывали с дамами окончательные точки маршрутов и делились друг с другом пикантными деталями будущих приключений. Дамы смущались и оттого начинали громко и слегка неестественно хихикать. В гвалт их веселых и, в чем-то, даже разнузданных голосов вплетался гортанный говор гондольеров-гастарбайтеров. Мне продолжало везти, и достаточно скоро одна из гондол уже уносила меня. Гондольер попался хороший — среднего возраста, физически развитый, греб мощно, видно, сказывался опыт работы на горных реках.

   Около Кокушкина моста, названного в честь купца, впервые открывшего в Петербурге торговлю французским нижним бельем, продолжая традицию, русалки бесстыдно зазывали покупателей, рекламируя на себе товар из лучших европейских домов мод. Девки были хороши. Гондольер засмотрелся, засверкал черным глазом, громко зацокал языком и едва успел увернуться от встречной лодки. Русалки засмеялись и одна, нырнув, окатила нас брызгами.

   Я сделал замечание лодочнику, напомнил, что существуют правила поведения судов на воде и, несмотря на его опыт, пренебрегать ими не следует, особенно, когда передвигаешься по каналу с такой бешенной скоростью. И что он отвечает не только за свою, но, прежде всего, за мою, как пассажира, жизнь. Кроме того, деньги были взяты вперед, и теперь я не смогу снизить оплату, невзирая на его художества. Я сказал еще очень емко и кратко, что именно, сейчас уже и не упомню. Он в свое оправдание горячо забормотал, сильным ударом весла выправил наше суденышко и погнал его дальше.

   Приключение по большому счету было незначительным, однако вода замочила письмо, доставленное вороной, которое я неосмотрительно держал в руках. Текст, написанный чернилами, расплылся и до самого Вознесенского моста я пытался разобрать точный адрес, по которому находился пациент. Дело осложнялось тем, что существует три Подьяческих улицы — большая, средняя и малая, обозначаемые в документах так: «Б. Подьяческая, С. Подьяческая, М. Подьяческая». Можно понять мое отчаяние, я так спешил к пациенту, что не посмотрел на букву, стоящую перед названием улицы.

   К счастью, вдоль Вознесенского проспекта, как всегда, ярко горели фонари и я понял, что ждут меня у Львиного моста на Малой Подьяческой.

   Следует упомянуть, что для путешествующего Екатерининским каналом нет более безопасного места, чем Вознесенский мост. Еще в стародавние времена господа офицеры из лейб-гвардейских полков, будучи расквартированы в одном из близстоящих домов, любили по ночам гонять нежить. Это невинное развлечение негласно поощрялось градоначальником и привело к эффекту, сопоставимому с результатом ковровой бомбардировки. С тех пор примечательные для этого места яркость освещения и безжизненность поддерживают снайперы-арбалетчики, стерегущие с крыш государеву дорогу. По ходящим среди горожан слухам, владельцам фасадных квартир властями предписано не гасить на ночь свет, дабы не порождать на проспекте опасные тени, столь любимые нежитью. Не могу сказать, насколько эти слухи соответствуют действительности, но дома сияли окнами, как новогодние елки — гирляндами, и это я видел собственными глазами.

   Достаточно скоро мы миновали освещенные места и я физически почувствовал, что ситуация изменилась. Атмосфера стала довольно жуткой, над водой появился густой туман, сильно запахло нежитью и магией. Плотнее укутавшись в плащ, я приказал гондольеру двигаться быстрее. Не знаю, что оказало на него более сильное впечатление — мои слова или сгустки тьмы более черные, чем сама чернота, появляющиеся и исчезающие, словно в странном, завораживающем танце на набережной канала, но лодка и впрямь поплыла, словно морская торпеда.

   Не прошло и получаса, как впереди на воде заплясали отблески факелов, и я увидел два яла, перегораживающие канал. Никакого объяснения этому странному явлению я не мог придумать. Оставалось ждать и уповать на защиту Провидения.

    — Сбавь ход! — приказал я лодочнику.

   Когда на малом ходу мы подплыли на расстояние броска ножа, мужчина, одетый в темную куртку, хриплым голосом приказал нам представиться и объяснить мотивы нашего путешествия.

   Останавливать путников, плывущих по рекам и каналам города, строжайше запрещается всеми мыслимыми законами и немыслимыми инструкциями. Исключение делается лишь для водной полиции, призванной следить за порядком и защищать жизнь и имущество добропорядочных граждан.

   Однако мы находились в районе подьячих — крайне многолюдного сословия, состоящего из мелких ремесленников, удовлетворяющих спрос туристов на сувенирную продукцию и отчисляющих большие налоги в казну. Благодаря последнему, им разрешили объединиться в цех и наделили правом делегировать выборщиков для участия в политической жизни Петербурга. Кроме этого, район их компактного проживания, объединяющий три Подьяческие улицы, негласно находился под контролем жителей, и даже полиция не лезла на рожон и предпочитала договариваться с авторитетными цеховиками.