Элемент Водоворота (СИ)

Кабуто неосознанно кивнул, выяснив причину, по которой Саюри не было в его картотеке, ведь он включал туда только тех, кто был заявлен на Чуунин Шукен.

- Какое-то время я путешествовала, а потом обосновалась на этой ферме. – Она снова посмотрела на Кабуто, подытоживая свой небольшой рассказ.

- Интересно, есть ли в мире хотя бы один шиноби, чью судьбу можно было бы назвать нормальной, пусть и с натяжкой? – проговорил Якуши, не отводя взгляда.

Она опустила глаза, затем вновь испытующе посмотрела на него, и в следующее мгновение в ее глазах появилась заинтересованность и симпатия, присущие человеку, встретившему неожиданного единомышленника. Она немного помолчала, затем проговорила:

- Думаю, нет, – на ее губах заиграла легкая печальная улыбка. – Именно поэтому я не хочу иметь ничего общего с миром шиноби в целом и с Конохой в частности. Но полностью исключить их из своей жизни не могу. – Она снова помолчала, потом быстро поднялась и принялась собирать посуду на поднос. – Продолжим завтра?.. – Саюри обернулась в дверях, дождавшись, когда Якуши растерянно кивнул, улыбнулась и скрылась в темноте коридора, бросив на прощание: – Спокойной ночи, Кабуто-сан.

Незавершенный гештальт – психологическое расстройство, проявляющееся в навязчивом состоянии, вызванном “неотработанной” ситуацией, неудовлетворенной потребностью в прошлом, которую пациент подсознательно проецирует на происходящее в настоящем, стремясь исправить собственную реакцию и поступить соответствующим образом.

====== Глава 36. Больно ======

Ода к читателю: В приведенной ниже главе мы окунемся в мир Нагато. На наш субъективный взгляд, Кишимото-сан руками великого и ужасного Учиха Мадары с несчастным Нагато намудрил порядком: уж очень много необоснованных и нелогичных событий было в его непростом прошлом. В поисках “обоснуя” мы провели немало часов и смогли выстроить некую цепь событий, которая могла бы все эти чудеса объяснить, однако отступает от канона. Историю Нагато раскрывать будем постепенно. Заранее извиняемся перед поклонниками данного персонажа за возможный ООС, мы очень старались, но гарантировать “вхарактерность” счастливого обладателя Риннегана не беремся. А Мадара своей внезапностью и противоречивостью довел нас (до ручки) до набросков статьи, посвященной его бессмертным подвигам, которая, возможно, со временем увидит свет.

Засим замолкаем. Приятного чтения.

>>>>>

Она поднималась по узкой винтовой лестнице, вокруг было темно и пахло сыростью, как и повсюду в этой башне, где он проводил свое добровольное заточение. Конан всегда ходила по этой лестнице пешком, медленно растягивая изощренную пытку для коленных суставов и икроножных мышц. Ей казалось, что так она могла разделить хотя бы частичку той боли, которую испытывает он. Она лучше, чем кто-либо другой, знала, что ему было больно постоянно, с того самого момента, когда они покинули свою неприметную хижину на границе страны Дождя, в которой оставил их Джирайя. Постоянно, с того момента, как Яхико основал Акацки.

Нагато никогда не был революционером, это было не в его характере. Как-то в одной из их привычных ночных бесед под аккомпанемент дождя и тихого похрапывания Яхико, он признался, что ему настолько нравилось лежать вот так ночью и разговаривать с ней, рассматривая зловещее, покрытое грозовыми тучами ночное небо сквозь косые окна мансарды, что он готов был провести так остаток своих дней. Тогда Конан только посмеялась над ним и спросила, не хочет ли он добавить в картину идеальной жизни кружку горячего молока, за которой она могла тотчас сходить на кухню, и теплую стариковскую жилетку. Нагато промолчал, а ей было стыдно признаться, что его виденье счастья нравилось ей гораздо больше, чем образы революционной борьбы и поверженных врагов, которые беспрестанно пропагандировал их друг.

Руководимые привязанностью к Яхико, они оба все время плыли по течению, соглашаясь на любые авантюры последнего, который, казалось, как раз и был воплощением революции и праведного гнева всех униженных и оскорбленных. Высокий и гибкий, с копной непослушных рыжих волос и вечно горящим взглядом карих глаз, он мог заразить своим энтузиазмом кого угодно. Его уверенность, его сила и его непоколебимая вера в успех поддерживали их во всех испытаниях, которые встречались на жизненном пути. Нагато всегда сравнивал его с сердцем, которое обеспечивает весь организм кровью и жизненной энергией и не останавливает своей работы даже ночью. Остаться без сердца – значит умереть, поэтому он всегда следовал за Яхико, поддерживал его даже тогда, когда не был с ним до конца согласен.

Само создание Акацки, как организации для отмщения сильным мира сего, не привлекало его. Нагато, видевший в своей жизни достаточно войны, не прельщался утопией насильственного мира для всех, взлелеянной Яхико и повсеместно им насаждаемой. Он привык довольствоваться малым, ему было вполне достаточно маленького, но достижимого счастья для них троих. Конан знала, что уже тогда ему было больно. Было больно убивать, больно смотреть на раненых товарищей, больно видеть слезы в ее глазах. Но тогда она, ослепленная любовью к Яхико и первыми успехами Акацки, предпочитала списывать это на его чрезмерную мягкосердечность и не придавать значения его душевным метаниям, надеясь, что они скоро пройдут. Она даже подумать не могла, что много позже из-за смерти их друга душевная боль зашкалит за критическую отметку настолько, что заставит его применить ту ужасную Технику Призыва, причинившую уже боль физическую, сделавшую его калекой навсегда. Боль – это все, что было у Нагато. Боль сделала его тем, чем он являлся сейчас. Боль и теперь помогала ему поддерживать свое существование.

Лестница закончилась, и Конан остановилась перед тяжелой железной дверью с висячим замком. Она бывала здесь не чаще раза в неделю: Нагато злился, когда она приходила, боялся быть для нее обузой, не хотел, чтобы она видела его таким, всегда старался обходиться одним из своих «творений». Конан приходилось каждый раз тратить много времени и сил на оправдания и попытки убедить его, что ей действительно хотелось его видеть. Повернув ключ в замке, она осторожно стукнула кулачком в дверь и приоткрыла ее ровно настолько, чтобы проскользнуть внутрь, сразу же заперев замок изнутри.

- Нагато, это я, – сказала тихо, зажигая небольшую лампу в углу комнаты: они оба не привыкли к яркому свету.

- Я же просил… – начал он, но закашлялся. – Я же просил тебя оставаться внизу. Я вполне…

- Мне захотелось поговорить, – отозвалась она, пристраиваясь в кресле, которое стояло в этой комнате только для нее.

- Сколько раз мне повторять, Конан? Ты можешь говорить со мной через него. Тебе, верно, гораздо приятнее видеть его, чем меня. – Он взглядом указал на отвратительные черные проводники чакры, торчавшие из спины и деревянную бочку, в которую была помещена нижняя часть его тела. – Всегда было приятнее.

- Я хотела поговорить с тобой, – делая ударение на последнем слове, произнесла Конан. В ее как всегда ровном, сдержанном голосе промелькнули заметные только ему нотки печали. – Мне никогда не хватало общения с твоими живыми трупами. – Она ненадолго замолчала, вглядываясь в его истощенное лицо. – Сегодня я получила письмо. Не хотела открывать его без тебя. Прочтем вместе? – Большие глаза цвета темного янтаря продолжали смотреть на него спокойно, но в самой их глубине он увидел теплившуюся надежду и невысказанную мольбу.

- Да, – негромко ответил Нагато.

Конан облегченно вздохнула и позволила себе едва заметно улыбнуться, увидев, как черты его лица мгновенно смягчились, расслабляясь, как уголки сухих, потрескавшихся губ, чуть дрогнув, приподнялись, как глаза Рикудо посмотрели на нее с бесконечной нежностью. Как из невозмутимого, холодного и требовательного Лидера Акацки он снова превратился в Нагато, её Нагато – теплого, искреннего, любящего.

Только она успела распечатать небольшой конверт, как в комнате будто бы из ниоткуда возникла маленькая белая бабочка, которая мгновенно расправилась в лист бумаги, ложась на ее предплечье и растворяясь на бледной коже.