Daigaku-kagami (СИ)

Give it all away, take it all away! ¹

Поцелуй не доставлял удовольствия никому, но Хенрик все равно терзал губы Андресса, стиснув челюсть и заставив того приоткрыть рот. Он кусал, не чувствуя вкуса крови, тонкой струйкой льющейся из раны, истязал языком, чувствуя, как зубы неприятно скребут по нежной коже. Оторвавшись от Андресса, Хансен отпустил его голову, но только чтобы отвесить оглушительную пощечину.

Тот смотрел исподлобья, зло, но не издавал ни звука, лишь презрительно кривил губы и даже не думал утирать с них кровь. Хенрик потянул его вверх, крепко удерживая сцепленные вместе руки. Так они оказались почти на одном уровне, и он, взглянув на Андресса со смесью восхищения и отвращения, как будто бы и легко, но невероятно больно ударил его локтем в живот, с садистским удовольствием отмечая, как тот морщится от боли, сильнее закусывая губы, чтобы не закричать, не доставить Хенрику еще больше удовольствия.

Жадный поцелуй обжег шею новой болью. Хансен безжалостно терзал нежную, еще никем не тронутую кожу, буквально всасывая в себя весь притягательный вкус, больно кусая, так что оставались глубокие следы, но не прокусывая, оставляя это на потом. Насладившись картиной, он ловко перехватил руки Андресса, оказавшись сразу за его спиной, полностью обездвижив. Горячее тяжелое дыхание на самое ухо, резкий вдох-выдох, щелчок пряжки ремня, извлекаемого из домашних джинсов: Хенрик все забывал его вытащить, и вот — пригодился! Надежно закрепив руки Андресса за спиной, он толкнул его на кровать, не обращая внимания на исказившую лицо гримасу боли, когда макушка Йенсенна встретилась со стеной.

Between love, between hate

Shake the silence back but itʼs too late.

And it haunts you, and it haunts you…

Itʼs a love/hate heartbreak. ¹

Футболка мешала, закрывала обзор, задерживала. С Андресса, у которого были связаны руки, ее так просто не снять… Отвернувшись к столу, Хенрик, рассыпав органайзер, вытащил попавшийся на глаза канцелярский нож и дико ухмыльнулся. Йенсенн подобрался, подтаскивая коленки к груди, но Хенрик быстро пресек его жалкие попытки — сильно дернув на себя за лодыжки и навалившись сверху, больно прижал пах коленом. Нож скользнул по груди, разрезая футболку и оставляя на светлой коже едва заметную полоску, в некоторых местах которой тут же выступила кровь. Она заводила. Один вид темных капель на светлой коже распалял желание похлеще сладких стонов. Хансен провел по ней языком, слизывая ярко-алые капли, и снова прошелся ножом — на этот раз по рукавам майки, оставляя на плечах Андресса такие же следы, как на груди.

Когда с футболкой было покончено, нож отправился куда-то на пол, а Хенрик, перехватив лицо Андресса, вновь вернулся к его губам, ломая всякое сопротивление. Вывернувшись из цепкой хватки, Йенсенн с силой прикусил язык Хенрика, заставив того, скривившись, отстранится. В голубых, потемневших от возбуждения, отчаяния и гнева глазах заплясали дьявольские огоньки, заставившие Андресса сжаться в меру возможностей и приготовиться к боли. Сильный удар под дых был чем-то из той категории, к которой нельзя подготовиться, как ни старайся. Он бы и сложился пополам, но придавивший к кровати Хенрик — сильный и довольно тяжелый — не позволил, ударив теперь куда-то в бок, под ребра, уже менее болезненно.

Андресс обмяк под сильным телом, и Хансен, почувствовав это, приподнялся, давая ему немного свободы. Спустившись, он резко сдернул домашние шорты вместе с трусами и поднялся на ноги, заслоняя своей тенью весь свет и тем самым привлекая внимание Андресса, безучастно глядящего в потолок.

— И что ты теперь будешь делать? — с трудом, криво, наиграно ухмыльнулся тот. — Трахнешь меня?

— А тебе это нужно было? — сплюнул Хенрик, одарив Андресса презрительным взглядом. — Такое отношение? Какой же я был дурак, носился с тобой, как с… А всего-то и нужно было — взять тебя силой!

Хансен зарычал, подхватил с пола нож и устроился между ног Андресса. Его заводила кровь, но ее было так мало из тех едва заметных порезов, хотелось больше, еще больше. Лезвие легко прошлось по животу, оставляя за собой красный след. Затем снова — в другую сторону. Если бы можно было описать чувства Хенрика двумя словами, ими было бы сочетание «эстетический оргазм». Он снова и снова вырисовывал канцелярским прибором узоры на теле своего возлюбленного, восхищенно отмечая, как красиво сочетается бордовая кровь с молочно-белой кожей.

This could be suicide —

A kiss with these red knives.

Why am I traveling by?

I give back to you!

Give it all away, take it all away!

Give it all away, take it all away! ¹

Отбросив нож за ненадобностью, Хенрик припал губами к узорам, языком вылизывая каждую ранку, почти нежно, любовно, если бы только не так щипало на теле и в глазах, не было так противно и пусто внутри. Йенсенн давно уже не сопротивлялся, лишь лежал, безучастный ко всему, и смотрел в потолок безразличными темно-синими глазами. Он чувствовал себя настолько ничтожным и жалким, грязным человечишкой, которого сейчас грубо отымеют в его же комнате, на его же кровати, и не просто кто-то, а тот, кому он доверился, тот, кого мог назвать другом. Отвращение заставляло скручиваться все внутри, но он понимал, что сам виноват, сам довел Хенрика до такого, сам позволил ему. И от этого понимания было только хуже.

Хансен резко раздвинул ноги Андресса, грубо проталкивая смоченный в крови и слюне палец внутрь, сквозь почти не сопротивляющиеся мышцы: все-таки Андресс был не дурак, и знал, что если начнет сжиматься, сделает только хуже. Оставалось благодарить бога, что Хенрик решил сначала его хоть немного растянуть, можно было бы даже понадеяться, что его не травмируют, если бы только Андресс еще мог на что-то надеяться. Говорят, «надежда умирает последней»? Что ж, вера и любовь его оставили в самом начале, и последний оплот души рушился на глазах.

Не просто так. Ослепленному своим горем Хенрику быстро надоело терзать узкую дырочку пальцами, он поспешно извлек их из анального отверстия и скинул с себя сползшие без ремня джинсы. Затем стянул трусы, постоял, словно бы красуясь перед Андрессом, мол, смотри, какого мужчину теряешь. Но тот был безучастен и, скользнув взглядом по внушительных размеров члену Хенрика, снова уперся в потолок, невольно задерживая дыхание и стараясь как можно сильнее расслабиться. Выходило плохо — разум просто вопил о том, что сейчас будет такая боль, после которой все предыдущие удары покажутся легкой щекоткой.

Try on one full size.

I thought boys donʼt cry.

Youʼre my perfect lie.

Back to you!

Give it all away, take it all away!

Give it all away, take it all away!

Give it all away, take it all away!

Give it all away, take it all away! ¹

Боль, ослепляющая, жгучая, нестерпимая, прошила все тело от поясницы до плеч, до кончиков пальцев на ногах, заставляя изгибаться невероятной дугой, раскрывать рот в беззвучном крике. И сжимайся, не сжимайся — его уже повредили, хотя самому Хенрику было немногим приятнее, и это приносило хоть какое-то моральное удовлетворение.

Он не стал давать Андрессу времени привыкнуть, сразу же приступил к толчкам, закинул его ноги себе на плечи, вколачиваясь в едва трепыхающееся под ним тело. Слабо застонал даже, когда смазки в виде крови стало достаточно, чтобы легко входить и выходить из тела. Бросив мимолетный взгляд на Андресса, Хенрик замер на несколько мгновений, с силой сжимая зубы, едва не до хруста. Его Андресса больше не было. Только кукла — конечно, еще живая, но пустая, разбитая. Глаза — его дивные, красивые, бездонные синие глаза, из глубины которых иногда лукаво выглядывали чертики, в которые Хенрик так любил подолгу смотреть, растворяясь в Андрессе полностью — эти глаза остыли, превратившись в немые, безразличные ко всему льдинки. Слезы, скопившиеся в них, вытекали через внешние уголки непрерывным потоком, волшебно поблескивая в свете ламп, притягивая взгляд.

Это было страшно, чертовски страшно и больно. Это с ним сделал он? Это он сейчас причинял боль, издевался, насмехался?.. Неужели это действительно натворил он? Но что тогда? Что делать? Разве подобное можно простить? Йенсенн скривился, скользнув взглядом по полному ужаса лицу: нашел время жалеть о содеянном, сейчас ведь еще извиняться полезет, чего доброго.